Мастера римской прозы. От Катона до Апулея. Истолкования - [67]

Шрифт
Интервал

Трансцендирование и дистанция

По сравнению с Петронием язык у Апулея более однородный630; само повествование не отличается такой простотой, а язык диалогов не бывает настолько подчеркнуто вульгарным, как местами на пиру Трималь- хиона. Апулей пишет художественным языком, густо насыщенным поэтическими элементами; время от времени подобное бывало и в «Сатириконе» (например, в некоторых переходах от прозы к стихотворным партиям), но шкала стилистических различий уПетрония больше, хотя и у него можно говорить о единстве эстетической воли в произведении. Проза и поэзия взаимопроникают у Апулея так, что разделить их немыслимо. В отличие от Петрония, чей стиль в невульгарных и как раз в поэтических пассажах подкупает ясностью и остротой и релятивирует любые сантименты своей иронией, в «Золотом осле» царит мягкий юмор, погружающий рассказ в атмосферу сказочного — то игровыми, то возвышенно-притязательными формулировками. При всей свободе передвижений в романе есть цво$ и настроение, что-то вроде маски наивности, за которой полускрыто и полуоткрыто философско-религиозное мироощущение. У Апулея нет особого желания критически глядеть на мир и разоблачать пустоту и поверхностность, — скорее он хочет сделать человеческое существование во всей его широте проницаемым для связей с более высокими уровнями под знаком чудесного и неожиданного. Отсюда искусный и торжественный язык, который в своей вычурности и игре окутывает событие таинственным мерцанием. Но этот последний фон не должен заставить нас забыть о восприимчивой и всеохватной человечности Апулея. Художественное воздействие было бы ослаблено, если бы метафизическая основа его гуманности проявилась в романе более четко, чем это необходимо631.

Искусный язык Апулея производит — при всей своей индивидуальной окраске и при всем юморе — впечатление просветленного и дистанцированного. Но ни дар наблюдения, перед которым открыт весь мир, ни религиозно-философская настроенность не могут сами по себе вернуть языку спонтанность и наполненность; трансцендирующая речь скорее осуществляется в попытке перейти за грань внешнего события — в то обаятельном, то причудливом оформлении того, что на поверхности. Из этой языковой ситуации должна была исходить и христианская Церковь в латинской области. Правда, латынь все меньше и меньше была наивным родным языком, — уже для Апулея это язык заемный, «langue prêtée», — она продолжала свою жизнь в виде слова — носителя символического и сверхличного смысла, и не в последнюю очередь благодаря метаморфозе языкового поведения в ту позднюю эпоху, к которой принадлежит и Апулей.

Комментарии

ГЛАВА I

Inst. 10; 1,104: Есть и другие хорошие писатели, но мы пробуем на вкус жанры, а не роемся в библиотеках.

О понятии стиля теперь см. W. Ах,Sprachstil in der lateinischen Philologie, Beiträge zur Altertumswissenschaft: 1, Hildesheim / New York 1976.

Сборник «Ovid», Darmstadt 1968, 451-467. О «синтаксисе текста» : A. Scherer, Handbuch der lateinischen Syntax, Heidelberg 1975, 104-112.

Основательное рассмотрение некоторых глав данной книги и обильную библиографию можно найти у G. Calboli, Nota di aggiornamento a Eduard Norden, La prosa darte antica dal VI secolo alletà della rinascenza, Roma 1986, 971-1185.

Текст: M. Catonis, De agricultura rec. A. Mazzarino, Leipzig 1962. Теперь ср. также Caton, De l'agriculture, texte établi, traduit et commenté par R. Goujard, Paris 1975; M. Porcius Cato, Vom Landbau, Fragmente, Alle erhaltenen Schriften, лат.-нем., изд. О. Schönberger, München 1980. Монография F. Deila Corte, Catone censore. La vita e la fortuna, Torino 1949, Firenze21969.

О переводе ср. также Р. Thielscher, Des M. Cato Belehrung über die Landwirtschaft, Berlin 1963. F. Klingner, Römische Geisteswelt, München 19563, 56 (= 19655, 54; изначально в: Die Antike 10, 1934, 254 ca.). Estпонимается истолкователями в смысле est, ut.По моему мнению, здесь есть некоторый утвердительный нюанс («да, допустим»), в котором заключается скрытая уступка, чья функция — подготовить последующую противоположную мысль (сельское хозяйство — лучше). Аналогично Th. Birt, PhW 35, 1915, 922-928.

Относительно sic habuereср. Sail. lug. 114.

Так уже Birt (см. с. 277, прим. 6); см. также Kröner-Szantyr ThLL 7, 1, 13, 1962, 1994, 3; иначе Thielscher выше (по Фридриху: institutumкак генитив); еще иным образом K. Büchner; Beobachtungen über Vers und Gedankengang bei Lukrez, Hermes Einzelschriften 1, Berlin 1936, 34-38 (по Вюншу: супин); Klingner оставляет предложение без перевода.

Th. Mommsen,Römische Geschichte, 1, Berlin, 18746, 937. О De agricultura см. там же, 929 ca.

Die antike Kunstprosa 1 (1898), Leipzig/Berlin 19234,

164.

Cic. rep. 2, 1. Относительно правильного истолкования этого места никогда не было сомнений (ср., например, перевод К. Бюхнера: K. Büchner, Zürich I9602, 171: «жизнь, которая полностью согласовалась с речью». Толкование Нордена тем более удивительно, что он сам там же (с. 12) оспаривает применимость выражения «Le style с est Thomme» к античности.

Выше 165. Кроме того, Норден обращает внимание на стиль речей (стиль законов, греческая риторика, поэти


Рекомендуем почитать
Я круче Пушкина, или Как не стать заложником синдрома самозванца

Естественно, что и песни все спеты, сказки рассказаны. В этом мире ни в чем нет нужды. Любое желание исполняется словно по мановению волшебной палочки. Лепота, да и только!.. …И вот вы сидите за своим письменным столом, потягиваете чаек, сочиняете вдохновенную поэму, а потом — раз! — и накатывает страх. А вдруг это никому не нужно? Вдруг я покажу свое творчество людям, а меня осудят? Вдруг не поймут, не примут, отвергнут? Или вдруг завтра на землю упадет комета… И все «вдруг» в один миг потеряют смысл. Но… постойте! Сегодня же Земля еще вертится!


Пушкин — либертен и пророк. Опыт реконструкции публичной биографии

Автор рассматривает произведения А. С. Пушкина как проявления двух противоположных тенденций: либертинажной, направленной на десакрализацию и профанирование существовавших в его время социальных и конфессиональных норм, и профетической, ориентированной на сакрализацию роли поэта как собеседника царя. Одной из главных тем являются отношения Пушкина с обоими царями: императором Александром, которому Пушкин-либертен «подсвистывал до самого гроба», и императором Николаем, адресатом «свободной хвалы» Пушкина-пророка.


Проблема субъекта в дискурсе Новой волны англо-американской фантастики

В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.


Две души Горького

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Драматургия Эдмона Ростана

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Кальдерон в переводе Бальмонта, Тексты и сценические судьбы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.