Мастера римской прозы. От Катона до Апулея. Истолкования - [19]

У Гракха действие, едва успев начаться, завершается; напротив, Цицерон с помощью приготовления прутьев создает эффектную ретардацию. В то время как Гракх, использующий трезвый перфект — caesus est, был высечен, лишает себя возможности энергичной актуализации, Цицерон — и здесь в экспрессивной начальной позиции167 — прибегает к имперфекту caedebatur. Благодаря diutina repraesentatio, длительному представлению, как называет это Геллий, Цицерон выстраивает целую сцену: всеобщее молчание, хлопанье ударов... и на этом фоне, из уст истязуемого, слова — «я римский гражданин!». Таким образом, Цицерон передает возмутительный аспект происшествия при помощи драматического представлениия события, в то время как Гракх довольствуется простой констатацией, что речь идет о самом знатном человеке в данном городе.

Имперфект с его подчеркнутой образностью появляется еще раз при сооружении креста, в сопровождении чрезвычайно выразительного удвоения168: crux, crux, inquam... comparabatur, крест, крест, говорю я...

снаряжался. Вообще повторы слов в цицероновском тексте выступают как интенсифицирующее средство, как возвращающееся в качестве темы civis Romanus sum или же civitas и populus Romanus, равным образом как полисиндетон с neque и анафорическое о.

Это Цицеронов путь — не только заставить аффект подспудно звучать, но и дать ему выход наружу в слове (об этом свидетельствует использование аффективных прилагательных и отвлеченных существительных с психологическим значением и вообще подробное, примыкающее к повествованию commiseratio, вызывание жалости)169.

Он ставит событие перед глазами зрителя во всей его драматичности (этой цели служит отбор экспрессивных глаголов, подчеркнутое их расположение в начале, создание фона напряженного ожидания с помощью имперфекта — у Гракха в рассмотренных текстах отсутствующего вовсе — и искусство ретардации, разлагающее событие во всей его совокупности на отдельные фазы, которые своей последовательностью создают драматический эффект ступеней170.

Искушение велико — и на самом деле интерпретаторы в большинстве поддались ему — разыграть цицероновскую карту против Гракха, будь Цицерон абсолютной стилистической нормой или более зрелым явлением, с точки зрения исторического прогресса. Эти точки зрения в принципе столь же односторонни, как и своенравные попытки иных архаистов поставить Гракха над Цицероном171.

Как, напр., опасно представление, будто Гракх «еще не» имел в распоряжении того или иного приема, показывает следующий текст Катона, который дает почувствовать широкую палитру аффектов и при всем при том восходит к догракховской эпохе172:

Dixit a decemviris parum bene sibi cibaria curata esse. Iussit vestimenta detrahi atqueflagro caedi. Decemviros Bruttiani173verberavere, videre multi mortales. quis hanc contumeliam, quis hoc imperium, quis hanc servitutemferre potest? nemo hoc rex ausus estfacere: eane fieri bonis, bono genere gnatis, boni consultis? ubi societas? ubifides maiorum? insignitas iniurias, plagas, verbera, vibices, eos dolores atque carnificinas per dede- cus atque maximam contumeliam, inspectantibus popularibus suis atque multis mortalibus, tefacere ausum esse? set quantum luctum, quantum gemitum, quid lacrimarum, quantum fletum factum audivi! servi iniurias nimis aegreferunt: quid illos, bono generegnatos, magna virtutepraeditos, opinamini animi habu- isse atque habituros, dum vivent?174

Он сказал, что децемвиры недостаточно позаботились о его припасах. Он приказал стащить с них платье и высечь их. Децемвиры, выпоротые прислужниками! Многие люди видели это. Кто может перенести этот позор, кто — это злоупотребление высшей властью, кто — это рабство? Ни один царь не отважился это сделать: могло ли это произойти с видными людьми из хороших семейств с благонамеренными мыслями? Где остается союз? Где — слово, которое дали предки? Кричащее бесправие, удары, побои, боль, рубцы и живодерство, а к ним — стыд и высший позор перед глазами их земляков и многих людей ты себе позволил! Но насколько велика была печаль, насколько велик стон, как много было слез, как сильны были вздохи, как я слышал! Даже рабы тяжело переносят несправедливое обращение — как, думаете вы, должно быть на душе у тех людей из хороших семейств, с большими заслугами и как у них будет на душе, пока они будут жить?175

В сравнении с Гракхом порядок слов у Катона свободнее; он знает — как впоследствии Цицерон — и экспрессивную функцию начального положения глагола176: videre multi mortales, многие люди видели177.

Текст показывает, что цензор вовсе не стремится к краткости любой ценой, что он тоже любит ubertas. Здесь предвосхищается цицероновская miseratio с анафорами, аффективными существительными и прилагательными, но у катоновых фраз — более короткое дыхание, и ему не хватает драматической техники crescendo178.

Таким образом, сравнение с Цицероном и Катоном позволяет высказать два отрицательных тезиса о Гракхе:

i) Его рассказ лишен наглядности и драматических эффектов, он не создает эффектного crescendo, в отличие от Цицерона.

г) Он здесь не прибегает к miseratio, хотя этот прием известен уже Катону.