Мастер дымных колец - [25]

— Бедняга! — зло повторила Соня.

— Нет, нет, Соня, Илья Ильич прав, — разволновался Евгений. — Вот и мой пример ему на руку. Я вполне серая личность, работа у меня, смешно сказать, какая обычная, интересы скучные, и не пью, и не буяню. Правда, марок не собираю.

— Браво, браво, — Соня благодарно посмотрела на Евгения.

— Что вы, дорогой Евгений Викторович, я вовсе не имел вас в виду. Я же в общем смысле, я ведь не закон открыл, а так, правило. В среднем, так сказать. Да и жены у вас скучной пока нету. — Илья Ильич улыбнулся. — И кроме того, я думаю, не каждый вот так вот запросто бросит столичную жизнь и уедет в тьмутаракань. Здесь определенная загадка. Нет, нет, — заметив попытку Евгения протестовать, перебил Илья Ильич, — я знаю ваши мысли, мне Соня рассказывала, вы противопоставляете себя прогрессу технической мысли. Однако, согласитесь, одной абстрактной идеи недостаточно, чтобы вот так вот жизнь свою сломать в новое русло, наверняка был какой-нибудь эмпирический фактик, а? Что же вы молчите, Евгений Викторович? Вы извините, я как посторонний человек, конечно, не имею права вторгаться.

Соня многозначительно посмотрела на Евгения, но видя, что тот никак не может собраться с духом, решилась сама:

— Папа, мы с Евгением сегодня подали заявление в загс.

Так, в суматохе и довольно бестолково, свершилось главное событие вечера. Илья Ильич был поставлен перед фактом, столь неожиданным, сколь и приятным. Будучи передовым человеком своего времени, он не стал кукситься, а сходу обрадовался, и по такому случаю достал бутылку шампанского, приготовленного к Новому году. Потом все увлеченно принялись строить проекты будущей жизни, и здесь Илья Ильич был непревзойденным мастером. Он решил, что Евгению, как только они с Соней оформят свои отношения, необходимо тут же переехать к ним, к Пригожиным. И тут же начал воображать, как заживут они под одной крышей, весело и дружно, как они будут собираться по вечерам и вести интересные разговоры, и они еще поспорят с Евгением, ох, как поспорят по принципиальным вопросам развития цивилизации. А после, захмелев от счастья нарисованной картины, со слезами радости благословлял, приговаривая: «Как была бы счастлива Елена Андреевна!»

11

Ранним воскресным утром на черные улицы Северной Заставы падал первый настоящий снег. Ночью подморозило, и снег невредимо ложился на окаменевшие следы горожан, закрывая вчерашние маршруты их путешествий. Когда к перрону местного вокзала подошел пассажирский поезд, удивленные зимним пейзажем гости города торопливо доставали из чемоданов шапки и шарфы, утепляясь и поеживаясь, смешно оглядывались по сторонам. Собственно, приезжих было двое. Едва они сошли с подножки, поезд тронулся и вскоре растворился в заснеженном горизонте. Один из приезжих что-то сказал попутчику, затем повернулся и быстрым шагом пошел прочь, будто хотел остаться поскорее один. Однако если бы кто-нибудь захотел незаметно проследить за его маршрутом, легче всего это можно было сделать именно сейчас. Каждым своим шагом прибывший гражданин разрушал девственную чистоту снежного покрова и, словно неумелый преступник, оставлял отпечатки отечественных ботинок.

Пришелец шел уверенным шагом, будто он шагал здесь вчера, а не десять лет назад. И не удивительно. Ведь за десять лет ничего не изменилось. Здесь он провел все свое детство и отрочество. Потом уехал учиться в университет. Бывал наездами в каникулы, а после распределения в Южный город перестал вообще приезжать. Но в мыслях часто возвращался сюда, как в мыслях часто возвращаются в детство. Любил ли он этот город? Наверное. Во всяком случае, в молодости много мечтал о том, как однажды вернется сюда всенародно известным человеком и осветит своим присутствием глухой провинциализм затерянной родины. Сейчас он усмехнулся юношеским мечтам. Все получилось не так. Город встретил его не цветами и маршами, а сонной пустотой ноябрьского утра. Наверное, и дома все спят еще, подумал он и улыбнулся. Вряд ли кто-либо из его знакомых знал эту улыбку. Да, эта улыбка была не для посторонних, слишком дорого она стоила, слишком много сил он положил на нее. Улыбнувшись таким образом, любой из нас вопреки здравому смыслу мог бы спокойно полетать или подвигать материальными предметами на расстоянии, в общем, сотворить какое-нибудь надчеловеческое явление.

На центральной площади он остановился и осмотрелся вокруг. Ему показалось, что площадь раньше была значительно шире и что расстояние от старого дворца до полукруглого государственного дома, украшенного сейчас знаменами, было раза в два больше. Но вскоре он понял, что это обман зрения. Так перед представлением маленькой кажется пустая арена цирка и зрителям, пришедшим на представление, не верится, что на этом крохотном пятачке вообще возможно какое-либо действие, тем более какая-нибудь массовая сцена с десятками гимнастов, иллюзионистов, жонглеров и клоунов. Но проходит несколько минут, оживает оркестр, звучат фанфары и арена волшебным образом превращается в огромное пространство, легко вмещающее целый мир, увлекательный, смешной и жестокий. И мы уже удивляемся собственной непрозорливости, нерасторопности и консерватизму своего воображения, неспособности понять истинный объем пустого пространства.