Массада больше не падет! - [19]

Возможно, у кого-то из пришельцев неевреев тоже хватило бы воображения, фантазии и ума понять и осмыслить этот факт, но на командирском совете было решено не рисковать. А потому таких пришельцев кормили, давали запас в дорогу, помогали одеждой, обувью, оружием и патронами и отправляли в один из трех соседних партизанских отрядов, с которыми была налажена постоянная связь.

В этих отрядах уже твердо знали: отряд имени коммуниста-интернационалиста товарища Иезексона не берет к себе никого кроме евреев. Потому что того, чего натерпелись бойцы и прочие члены отряда — никто из остальных не то, что не пережил, а и не видывал и даже не подозревал, что может такое быть. Что одни люди с другими такое наворотить могут. А раз так, то и к немцам и прочим у них счет особый. Ох, особый! И платить они по этому счеты будут и еще как!..

— …Вы, товарищи, поймите нас правильно, — Ефим встал и, перегнувшись через стол, пристально взглянул на командиров и комиссаров соседних отрядов. — Мы ведь не брезгуем или там пренебрегаем остальными. Мы за них же и боимся. За нервы их, за здоровье душевное…

— Ну, товарищ Левинзон, это ты сказанул!.. — Командир отряда «Вперед» Ярослав Клеменко, в прошлом — начальник уголовного розыска в райцентре, даже хохотнул слегка, — Эка! Да у моих ребят нервы — только что не стальные стали! Думаешь, мы не видели, как дома наши горят, как деревни да села наши враги занимают? Как добро грабят, как люди наши гибнут? Да мои ребята…

— А твои воины видели, как женщины мочатся, а потом стараются напоить этой мочой своих детей, которые умирают от жажды? — Эфраим говорил медленно, тщательно подбирая слова, и эти слова падали, точно свинцовые чушки. — А видели они, как враги на их глазах режут пленников, которым не посчастливилось попасть в плен? Раненными, увечными, ослабевшими? А как насилуют девочек, а потом хохоча вспарывают им животы и кричат, что они хотят посмотреть: может ли грязная иудейка понести от настоящего воина? А видели они…

— Хватит, командир, хватит… — Ефим положил руку на плечо Эфраима. — Зачем вспоминать такое?..

Он повернулся к командирам и комиссарам. Клеменко сидел, побледнев и стиснув кулаки, его комиссар, Николай Горакоза, наоборот — покраснел от возмущения и яростно сверкал своими большими красивыми глазами. Станислав Кулько — командир партизанского отряда «Победа» и его комиссар Денис Анонимов словно застыли, от ужаса превратившись в изваяния. По лбу Дениса текла капелька пота, но он не замечал ее. Капитан-артиллерист Маркин, командир отряда имени Чапаева, и его комиссар — политрук Колоярцев, переглянулись, а затем Маркин негромко спросил:

— А ваши, товарищ Бенлеви, значит, мстят?

— Око за око, зуб за зуб? — добавил Колоярцев.

— Да, — жестко ответил Эфраим.

— Мстят. И будут мстить, — продолжил его ответ Ефим. — Потому что что-то можно простить, что-то — забыть, но есть и такое, что ни прощать, ни забывать нельзя! Недопустимо, невозможно! И за это враг платит — платит своей кровью! И мы, — тут он снова возвратился к своей мысли, — мы сознательно разрешаем нашим бойцам мстить. То, что пережили они нельзя оставить безнаказанным. И те, кто вырвался из гетто, кто уцелел при разгромах местечек, понимают все. И принимают все. А если у нас окажется сторонний человек…

— Он не поймет, испугается, — снова заговорил Эфраим. — Ему же будет хуже…

— Именно поэтому мы и отправляем таких людей к вам, товарищи — закончил Ефим. — И еще раз просим правильно нас понять…

— Да что там! — рявкнул Кулько и хлопнул ладонью по столу. — Ясно все! Распускают твои, товарищ Бенлеви, фашистов захваченных на ремешки по-живому — и дай им, как говориться, чтобы всех распустили! И чем скорее — тем лучше! А кто на такое смотреть не может — примем. С нашим удовольствием! Верно говорю, товарищи?

Партизанские командиры одобрительно зашумели. И больше вопрос о чисто еврейском составе отряда ни у кого не вызвал никаких вопросов…

…А вот о душах бойцов вопросы и споры в самом отряде возникали регулярно. Все чаще и чаще вспыхивали стихийные диспуты о Боге, атеизме, марксизме и религии…

— …Хорошо, Алон, тогда ты объясни мне: где есть бог?

— Везде! — насупившийся Алон исподлобья взглянул на летчика-истребителя Илью Рубинчика. — Бог — везде!

— Везде? — протянул Рубинчик. — А что ж я в небе летал, а бога вашего ни разу не видел?..

Илья попал в отряд, пожалуй, наиболее необычным способом, который только можно придумать.

Второго июля младший лейтенант Рубинчик вылетел на своем И-16 на сопровождение советских бомбардировщиков. Несколько эскадрилий тяжелых и медлительных ТБ-3 должны были нанести бомбовый удар по переправам через Днепр. Операция с самого начала была обречена на провал, или, как минимум, на серьезные потери — ведь «туберкулезы» практически не могли противостоять «Мессершмиттам» Люфтваффе, да и для удара по мостам эти морально устаревшие четырехмоторные махины годились весьма слабо. Их ОПБ-2 не позволяли эффективно действовать с высоты выше двух тысяч и ниже тысячи метров, да и подготовка самих бомбардиров оставляла желать лучшего… Это понимали все: летчики, штурманы, стрелки, даже командиры полков. Понимали и готовились к смерти. Но приказы не обсуждаются, и раз приказ был отдан, то три десятка ТБ имея в прикрытии эскадрилью «ишачков» отправились в свой последний полет… В дальнейшем Илья и сам не мог пояснить, как так получилось, что бомбардировщики промахнулись мимо своей цели и вперлись в воздушное пространство крупного железнодорожного узла. Но раз уж вышло именно так, а не иначе, то командир бомбардировщиков, предчувствуя скорую встречу с хмурыми и недружелюбными товарищами из особого отдела, попытался исправить ситуацию хотя бы частично. То есть, вместо указанных в боевом задании переправ раздолбать к чертям собачим означенный «жэдэ узел» и внести тем самым посильный вклад в дело скорейшего разгрома немецко-фашистских захватчиков. Бомбардировщики начали по одному заходить на цель, а оставшиеся не у дел истребители занялись штурмовкой, благо небо над узловой станцией оказалось на удивление чистым. Пять звеньев принялись увлеченно выискивать противовоздушную оборону, гоняться за отдельными автомашинами, разбегающимися немцами и, само собой разумеется, проморгали появление в воздухе истребителей противника. На «худых» обратили внимание лишь тогда, когда уже четвертый «ишачок» кувыркался к земле огненной кометой… К чести истребителей они не струсили, а приняли неравный бой, отчаянно пытаясь дать уйти своим бомбардировщикам. Но превосходство немцев было слишком очевидным, и очень скоро из пятнадцати советских машин в воздухе осталось только шесть, за что немцы заплатили всего двумя своими самолетами. Да и то: сбит был всего лишь один, а второй, отчаянно дымя, потянул к своему аэродрому. В этой ситуации советским летчикам не оставалось ничего другого, кроме как встать в оборонительный круг. Все происходившее дальше Илья помнил плохо. Бешенная круговерть воздушной карусели, мелькающие размытыми тенями силуэты вражеских самолетов, а потом — потом тяжелый удар и разлетающаяся на куски приборная доска. Очередь выпущенная немцем по кабине каким-то чудом не задела летчика, но «ишачок» был мертвее мертвого.