Маска Черного Тюльпана - [126]

Генриетта ничего не сказала. Как можно отрицать такую ощутимо правдивую вещь?

Не успела Генриетта составить достойный ответ, как маркиза, к счастью, отвлеклась на стук колес экипажа, загрохотавшего по неровной булыжной мостовой тихой улицы. Маркиза ликующе вздохнула, отчего грудь ее приобрела пугающие размеры, лицо засветилось торжеством.

— На это у нас будет достаточно времени позднее, — сказала она, хватая Генриетту за локоть. — Но сейчас вы, моя дорогая, определенно de trop[70].

Экипаж замедлил ход и остановился. Где-то за окном заржала лошадь, кто-то спрыгнул на землю. Генриетта едва успела заметить яркую коляску, как маркиза оттащила ее от окна — эти руки под прозрачными рукавами оказались на удивление сильными. Генриетта подумала, что ее просто вытолкают за дверь, но у хозяйки дома была другая идея. Она открыла дверь большого буфета, такого же пустого, как и все остальные буфеты в доме, и впихнула туда Генриетту.

Застигнутая врасплох, Генриетта ударилась голенями о нижний край буфета и полетела вперед головой в его пыльное нутро, больно стукнувшись о пол локтем и ткнувшись лбом в заднюю стенку. Маркиза подхватила ноги Генриетты, засунула их в буфет и захлопнула дверь. Генриетта, встав на четвереньки в надежде хоть как-то выпрямиться в тесном пространстве, услышала лязг задвинутой щеколды.

— Не идеально, — заметила снаружи маркиза, — но пока сойдет.

Генриетта выбрала бы более сильное слово вместо «не идеально». Лицом она уткнулась в задний угол мебели, а ноги вывернулись, как хвост русалки. Генриетта была твердо уверена в одном: ноги так сгибаться не должны. Жалобно чихнув, Генриетта мучительно завозилась, выпрямляясь и возвращая ноги в относительно нормальное положение.

Маркиза властно стукнула по стенке буфета кулаком.

— Тихо там!

Со слезящимися глазами Генриетта сердито зыркнула в сторону звука, но ответить не смогла — была поглощена чиханием.

Ценой ободранных ладоней, обломанных ногтей и растрепавшихся волос Генриетта более-менее села в ограниченном пространстве, подогнув ноги под себя. Буфет, фу га два в глубину и три в ширину, не оставлял места для маневра. Наклоняя голову в сторону, Генриетта могла смотреть в дырочку от сучка в покоробленной дверце (качество мебели интересовало изначального владельца явно не в первую очередь). В крошечное отверстие Генриетта наблюдала за маркизой, в элегантной позе расположившейся на канапе, как мадам Рекамье на известном портрете.

Складки тонкой ткани мягко облегали ноги, больше показывая, чем скрывая. Голову маркиза наклонила, стремясь показать изящную шею. Ее сияющую белизну оттенял темный локон, с искусной небрежностью выбившийся из прически и устремившийся к вырезу платья. Генриетта оторвалась от дырочки и прижалась ушибленным лбом к грубому дереву дверцы.

В своей сосновой темнице Генриетта услышала, как отворилась дверь в гостиную, как пробормотал, докладывая, слуга, слишком тихо, чтобы разобрать имя, а затем вошел человек, обутый в сапоги.

Смирившись с судьбой, Генриетта снова приложила глаз к отверстию, которое, к несчастью, располагалось на высоте всего четырех футов от пола, обеспечивая Генриетте идеальный вид на маркизу, грациозно поднявшуюся с канапе; все ее движения были рассчитаны на то, чтобы наиболее выгодно продемонстрировать длиннющие ноги. Это просто непорядочно, думала Генриетта, держа спину прямо, как вдовствующая герцогиня Доувдейлская. И почему она не может выглядеть так же?

Маркиза с такой непринужденной фацией подала унизанную драгоценностями руку обладателю тяжелой поступи, что Генриетта чуть не зааплодировала чистой виртуозности жеста.

Визитер, очарованный, без сомнения, не меньше, подошел и склонился над этой рукой непосредственно перед глазами Генриетты. Он стоял спиной к Генриетте, припав к руке маркизы. У него была достаточно широкая спина в обтягивающем, как того требовала мода, фраке. Но спина эта принадлежала не Майлзу.

Генриетта прислонилась к стенке буфета, переживая такое до дурноты всепоглощающее облегчение, что на мгновение ей показалось совершенно несущественным, что она сидит скрючившись в чужом буфете. Это не Майлз. Конечно, это не Майлз. Как она вообще могла в нем сомневаться?

Но если это не Майлз, то кто? И почему маркиза решила, что таинственный посетитель имеет какое-то особое значение для Генриетты? Если Генриетта помнила правильно, то во французском языке слово «дружок» имело совершенно другой смысл.

Джентльмен по-прежнему стоял, предоставляя Генриетте для обзора лишь свой торс, но у него хватило сообразительности немножко повернуться, продемонстрировав кусок вышитого жилета… украшенного целым садом крохотных розовых гвоздик. Только один человек в Лондоне — во всяком случае, единственный из лондонских знакомых Генриетты — надел бы такой ужасающе уродливый жилет и дополнил бы сей портновский кошмар фраком розового цвета.

Но какое отношение имеет Болван Фитцхью к маркизе?

— Не могу выразить, как я рада снова видеть вас, мистер Фитцхью. — Хрипотца вернулась в голос маркизы.

Снова?

— И я тоже, — заверил ее Болван, подавая большой букет. — Бездна удовольствия.