Кто над чайником стоит, у того он не кипит.
А у того, кто ждет звонка, упорно молчит телефон. Безмолвствовал и мой, а у мужчины, что сидел впереди, как нарочно, без конца трезвонил, притом с запалом хмельного подростка на американских горках. Всякий раз, едва заслышав мелодию из «Совершенного оружия», я рывком поворачивалась к сумке. И за десять минут, что ехала на автобусе, как никогда в последнее время натренировала пресс.
Уложив сумку с ноутбуком на колени, чтобы больше не вертеться, я засунула руку в кармашек спереди — проверить, там ли телефон. Он и не думал теряться. Я достала его и обследовала. Звонок включен, громкость выше некуда, в углу экрана весело мигнули черточки — уровень сигнала высокий. Чтоб тебя!
Я засунула мобильный обратно и невольно принялась слушать, как сосед спереди пятый раз перечисляет, чем занимался на выходных. Развлечения его были нехитрые — хвастун два дня кряду травился спиртным, да еще развлекся с некой пышкой, но рассказывал о приключениях с каждым разом все красочнее. Изогнув шею, я выглянула в окно проверить, не рассасывается ли пробка на дороге. Увы и ах! Автобус будто прирос к асфальту — не двигался, как остров в тропическом море. Безмятежно стоял себе в веренице застывших машин. Светофор переключился на зеленый, но что толку?
Надо было ехать на метро.
Я же, отправляясь в это утро с Бейсуотер, где снимала квартирку, в Британскую библиотеку, по ряду причин предпочла автобус. Во-первых, поезда метро вечно застревают, во- вторых, не слишком-то это полезно — столь часто бывать под землей, в-третьих, день выдался не дождливый, хоть на дворе стоял ноябрь, а для Англии это большая редкость, почти праздник… и потом, в метро мобильный не принимает звонки. Я бросила хмурый взгляд на карман сумки, где преспокойно лежал телефон.
Эх! Вот бы научиться втирать очки самой себе! Тогда было бы куда проще.
Я ждала целые сутки. Сутки по календарю, два года по меркам бедолаги, что то и дело гипнотизирует взглядом трубку, и не более получаса, если смотришь на жизнь не как девчонка. Всякому известно: для мужчин время течет совершенно иначе. В этом смысле, напомнила себе я, нет разницы, с американцем имеешь дело или с англичанином.
Конечно, у Колина не было моего телефона. Но как же не хотелось омрачать мечты горькой явыю! А мечтала я… О таком, про что в автобусе лучше не вспоминать, даже если на сердце не скребут кошки. Парень спереди покончил с рассказом о барах и пустился описывать любовные похождения. Я взглянула на спинку его сиденья с мрачной завистью.
И потом, если бы Колин захотел мне позвонить, без труда узнал бы мой номер. Лишь бы захотел!
Промаявшись всю ночь в грезах и попытках убедить себя, будто мне все равно, в конце концов я признала, что только о нем и думаю. Колин был первым, из-за кого у меня снова взыграла кровь после весьма неприглядного расставания с прежним парнем. То бишь с прошлой зимы.
Впрочем, когда мы только познакомились, мое сердце забилось чаще вовсе не от влюбленности. Скорее, от гнева, причем встреча со мной не порадовала и Колина. Все потому, что в минуту, когда он вошел, я читала письма из их семейного архива, — это-то его и взбесило.
К старинным бумагам меня привело отнюдь не праздное любопытство, а отчаяние. Учишься в магистратуре целых три года, платишь непомерные суммы, устала распинаться перед старшекурсниками, на которых наука лишь нагоняет тоску, а столь желанная степень доктора, будто издеваясь, настырно ускользает из рук. Защитить диссертацию не так-то просто. В страшных снах я уже видела себя в рядах изнуренных вечных студентов, что, закопавшись в книги, днюют и ночуют в подвале-хранилище университетского исторического отделения и больше не отвлекаются на разбирательства с библиотекарями — те давно махнули на них рукой. Время от времени я сталкивалась на лестнице с мучениками, которые, с трудом передвигая ноги, поднимались на первый этаж. Бог весть, что это за люди и как долго они обитают в стенах Гарварда!
Нет уж, не желала я поселяться в подвале Робинсон-Холла. Ведь, кроме прочих неудобств, торговый автомат там такой, что выбирать почти не из чего.
Увы, оказалось, что материала для диссертации, за которую под конец второго аспирантского года я, наивная, с таким пылом взялась, кот наплакал. Надлежало выяснить, как жили и работали шпионы — Алый Первоцвет, Пурпурная Горечавка и Розовая Гвоздика, храбрецы в кюлотах и черных плащах, что бесстрашно смотрели сквозь монокль в лицо опасности и неизменно ставили в тупик соглядатаев Французской республики.
Сведений о них было раз-два и обчелся. Вот почему никто не писал книг об отважной троице. К сожалению, зашла в тупик и я. Узнать настоящие имена Алого Первоцвета и Пурпурной Горечавки, даже отдельные подробности их жизни не составляло большого труда, человека же, что называл себя Розовой Гвоздикой, и по сей день окутывала тайна. Упоминания о нем встречались лишь несколько раз, в дневниках и газетных статьях, написанных современниками. Подвиги его были один другого поразительнее, однако убедительных доказательств найти не удавалось. Иные ученые двадцатого столетия, которые, сидя в удобных кабинетах, понятия не имели, что значит рисковать жизнью, даже решили, что Розовая Гвоздика — просто миф, хитроумная выдумка британцев, отчаянно не желавших подчиняться французам.
