Машина неизвестного старика - [33]

Толстый кубышка-штурман пыхнул жесткой манильской сигарой, развел рукой облачко пахучего дыма, пригляделся.

— Ну, уж… какой юнга! Четвертый десяток малому идет. Это Янсон, эстонец. Ловкая шельма… Идет первым рейсом, а с делом освоился, будто родился на нашей «Туле». Что он вас так интересует?

— Просто так. Разве не прелестная группа?

Под балкончиком расплющился на воде плоскодонный туземный дощаник, груженый плодами. На корме нагие фигуры сидят, охватив руками колени, вокруг очага. Огонь мажет кровью нахмуренные лица, подчеркивает белки влажных глаз. Длинные огненные руки ложатся на воду, гладят выпуклый борт парохода. И как раз в полосе света висит над бездной, над чем-то возится стройная фигура в матросской рубашке, с сильным загорелым затылком.

Штурман перегнулся через решетку, окликнул:

— Янсон!

— Есть!..

— Ты что там копаешься? Иллюминатор? Готово?

— Так точно.

— Поди-ка сюда.

— Есть!

Матрос подергал за невидимый линь, подтянулся, змеей пополз вверх, перемахнул на руках через фальшборт, вытянулся перед столиком.

— Вот, Янсон, барыня тобой интересуется.

Изящная собеседница укоризненно повернулась к штурману.

— Василий Степаныч! Я вовсе не хотела отрывать… молодого человека от работы. Просто испугалась… Вы работали в такой опасной позе.

Стройный матрос повел глазом на лицо говорившей. Ответил не сразу, странно-холодно, с заметным акцентом:

— Покорно благодарю, барыня. Эта работа ничего… Пустяки.

— Все-таки… Вы прежде не служили в цирке?

Матрос выдержал паузу, еще более долгую, вздрогнул углами резко очерченных губ, возразил спокойно:

— Никак нет, не служил. Я с детства на море.

Пассажирка с беспомощным видом повернулась к штурману. Видимо, не знала, чем кончить беседу с этим жилистым эквилибристом, вблизи таким заурядным и вместе странным; взялась было за неразлучный спасительный портфельчик, нерешительно порылась в нем. Внезапно встретившись взглядом с невозмутимым матросом, растерянно щелкнула замочком. Вдруг придвинула столик, потянула из бокальчика чайную розу с длинным стеблем.

— Вот вам… приз!

— Бери, бери, чего же ты… — поддержал штурман. — Ишь, лапы-то трясутся. Опять наханжился на берегу? Можешь идти.

— Шельма! — заметил штурман. — А золотые руки. Ему боцманская вакансия впору.

Звонкий голос окликнул с мостика над тентом:

— Господа! Можно?.. Не помешаю?

Младший помощник, красивый крепыш в ослепительном кителе, бронзовый от загара, спустился с лесенки. Щелкнул каблуками перед Надеждой Семеновной, повторил, вопросительно глядя обожающим взглядом синих глаз:

— Нет, в самом деле… Не помешаю? Вы не стесняйтесь!

— Господи! Вот несносный мальчик.

Мальчик с наслаждением обвис в камышовом кресле, вытащил носовой платок.

— Уф! Ну и вахта. Ночью всего на два градуса ниже.

— А скоро снимаемся?

— Слава Богу, сейчас. Вон и наш старик катит.

Со стороны города вылупились и росли светящиеся зрачки, разноцветные глазки моторного катера. Стало видно, как взгоняет он грудью пенистую гору впереди, как морщится за ним взбаламученная вода.

Капитан поднялся по трапу, тяжело отдуваясь, вытирая лысину взмокшей тряпочкой, быстро перебежал балкончик. Не подошел даже к столу, торопливо откозырял привставшим офицерам, не без тяжеловесной грации сделал ручкой по адресу дамы. Через минуту снова появился на пороге, рявкнул хриплым, школы старого флота, баском:

— Василий Степаныч! Пожа-алть!..

Штурман обменялся с собеседниками изумленным взглядом, поправил кортик и трусцой направился к начальству. Младший помощник покосился вслед.

— Старик штормует… Что-нибудь случилось на берегу! Вам, разумеется, нечего тревожиться. Скорее снимемся. Через неделю вы на берегу.

— И слава Богу! Меня этот переход страшно утомил. Хорошо на море, а на земле лучше.

Младший помощник прикрыл ресницами синие глаза, выдержал долгую паузу и сказал значительно:

— Для вас лучше… конечно. Но… Вы не хотите понять меня…

— Николай Константинович! Опять? А ваше слово? Смотрите, идет капитан.

Хозяин железного чудовища, широкоплечий крепыш в куцем кителе, с Владимиром в петлице, тяжело протопал кривыми ногами из рубки в сопровождении штурмана. Подошел к столику, блеснул крупными каплями пота на лысине.

— Небожительница, ручку… Простите старика, пробежал невежей. Такая история… Разрешите присесть? Так, Василий Степаныч, с Богом, прокладывайте… Да! Классных Гринберг оповестит, а вы переселенцев успокойте. Спуститесь и объясните.

— Но в чем дело, капитан? Вы меня пугаете…

— Голубушка, Надежда Семеновна! Кабы я сам знал, в чем дело. Не знаю, не знаю… А догадываться боюсь. Мы куда вас поручились доставить?

— Во Владивосток.

— Ну-с, а теперь не ручаемся. Мой совет, перебирайтесь сейчас же на «Бонапарта». Он вас к китайцам доставит, а оттуда как-нибудь.

— А вы разве?..

— Мы, голубушка, через час тоже снимаемся. Да, да. Обратно, в Россию, а уж каким путем — не имеем понятия. В океане получим директивы.

Пассажирка встревоженно расширила глаза, сделала движение подняться с лонгшеза, нерешительно спросила:

— Но, ведь… в таком случае, я рискую совсем не попасть во Владивосток? Скажите, по крайней мере, почему… Ах… Неужели?..

— Ни за что не ручаюсь. Да вам-то горюшка мало. Вас и Китай и Индия с распростертыми объятиями примут.