Машина неизвестного старика - [32]
— Как не узнать! Я помню хорошо всю его оснастку.
Яркий день сменил непроглядную ночь. Свежело. Седая волна чувствовала себя хозяйкой. Точно змея, шипела она, перегибаясь своим зеленым телом.
— Вот и ноши значки, — указал Джон на махалки, привязанные у буйков, где были брошены сети.
Командир осторожно далеко обошел опасное пространство, и миноносец продвинулся дальше.
— Вон какой-то рыболовный пароход, — заметил несколько времени спустя один из офицеров миноносца.
Командир посмотрел на судно, «съел» его взглядом и спокойно ответил своему подчиненному:
— Это, Чарли, судно его величества, видишь, английский флаг!
Все ближе и ближе надвигался миноносец на «рыбака», качавшегося на якоре.
— Ура! — загремело британское приветствие на борту последнего.
Командир успокоился.
— Ну, не прав ли я был, Чарли, это наш, английский траулер, вероятно, вылавливает немецкие мины.
Капитан снова приложил бинокль к глазам и, после короткого наблюдения, с довольным видом сказал:
— Теперь я вижу вполне ясно, что это не вражеское судно; вся оснастка, окраска, да и номер английские.
Офицер, пожав плечами, ничего не возразил своему начальнику.
— Ну, а ты, Джонни, что скажешь? — обратился к рыбаку командир, точно ища подтверждения в его ответе.
Напряглись старые глаза, сузились.
— Подозрителен он мне что-то, капитан, шкот не так вытянут, как мы, англичане, вытягиваем, через шлюз иначе пропущен.
Такая мелочь заставила командира миноносца усмехнуться, но он все-таки не упустил из виду замечания рыбака.
— А мы сейчас это все выясним. Чарли! — крикнул он офицеру. — Спустите шлюпку и отправляйтесь для осмотра!
Немного спустя, шлюпка запрыгала по волнам, приближаясь к траулеру.
Командир наблюдал в бинокль за последним.
Какая тревога внезапно поднялась на борту траулера! Приближение лодки, видимо, было нежелательным для него. Не было спущено трапа для приема подплывавших моряков, а напротив того, спешно вытягивался якорь, было слышно, как визжала торопливо цепь.
Понял капитан миноносца, что дело неладно. Он сейчас же вывесил сигнал, что будет стрелять в траулер, если он не впустит на свой борт команду с английской шлюпки.
Суета сразу замерла на судне. Миноносец подошел ближе к неизвестному пароходу — и сейчас же все выяснилось.
Несмотря на недолгое сопротивление, траулер очутился во власти англичан. Это было то же судно, которое вчера ночью встретилось с переодетой флотилией немцев.
Капитан Шварцберг злобно посмотрел на английского моряка, заставившего его положить оружие, и молча сдался в плен.
Сейчас же принялись обыскивать все помещения судна; в них нашлось более сотни мин, которые немцы расставляли на фарватере.
Немцы захватили несколько недель тому назад у англичан этот траулер, благоразумно умолчав об этом для того, чтобы, пользуясь английским обликом судна, совершить свой злодейский план.
Александр Барченко
«ЭКСТРЕННЫМ РЕЙСОМ»
Дальше море было мутное, молочно-зеленое; к горизонту накрывалось лиловой пеленой, что на востоке свисала с неба. А здесь, возле борта, вода пряталась под плотной шершавой чешуей. Перепутавшись, липли к бокам парохода вялые водоросли, обломки тростника, золотые шкурки бананов и старые пробки.
С океана на рейд забирались шквалы, сдирали с воды блестящую скользкую кожу, расстилали длинные темные коврики ряби. И с ковриком вместе, будто припаянная, вползала на рейд крутозадая джонка под жестким костистым парусом.
Малайские «прау» сновали, протискивались между судами с видом озабоченных сплетниц, а тростниковые шатры на судах черномазых тамилов уже закурились дымом; готовят ужин.
Океанское судно сразу при входе облипают двуногие паразиты; не помогают ни брандспойты, ни ругань. От «москитов рейда» под тропиками застрахован только станционер, и то не всегда. Цепляясь Бог знает за что, туземные лодки липнут к корме парохода день и ночь напролет, густым веером, как стружки к магниту.
Надо видеть, как здесь заходит солнце. Солнцу надоедает за день еле ползти под зенитом. И будто лопается нить, что держит над горизонтом этот багровый сплющенный диск. Быстро — только следить успеваешь — диск падает на воду, полощет в воде широкую алую ленту и тонет.
И нет зари. Быстро сползает темнота, тушит краски.
Далеко, над городом, встало мертвое зарево электрических «солнц». А рейд весь иллюминован цветами живыми и теплыми.
Там, где с утра еще вытравил якоря белый лебедь, красавец почтовый лайнер «Messageries Maritimes»[4], в темноте протянулось и в воде опрокинулось по три длинных ряда огненных глаз. На борту звуки оркестра. Темная масса русского «Добровольца»[5] тяжело придавила сонную воду ближе к выходу в море.
В башнях-трубах жестко скрежещет. Поднимают пары. И, чудится, вся эта чудовищная железная громада трепещет и вздрагивает с тихим гуденьем.
Внизу визжат и стрекочут лебедки, с шаланд грузят последний уголь. Ночью дальше, на север…
— Надежда Семеновна! Что с вами?
Молодая женщина зябко встряхнула плетеными бабушами на крошечных ножках, настороженно выпрямилась в лонгшезе, отозвалась рассеянно:
— Со мной? Господи, абсолютно ничего!
— Но вы побледнели?
— Просто вздрогнула. Боялась, что он сейчас сорвется в воду, этот матрос… Кстати, Василий Степаныч, кто он? Или это юнга?
