Мартовские фиалки - [44]

— Что с тобой? — спросил я, присаживаясь. — Потерял аппетит?

Нойман фыркнул в тарелку.

— Эти сладости — вроде нашего правительства. Снаружи вроде ничего, откусишь — никакого вкуса. Гнусный эрзац-крем.

Я подозвал официанта и заказал два кофе.

— Послушайте, господин Гюнтер, мы можем это закончить побыстрей? Я собираюсь вечером в Карлсхорст.

— Да? Есть новости, так?

— Да, собственно говоря.

Я рассмеялся.

— Нойман, я не буду ставить на лошадь, на которую поставил ты, даже если она может обогнать гамбургский экспресс.

— Тогда ладно, — перебил он.

Если он вообще принадлежал к человеческой расе, то был ее наименее привлекательным экземпляром. Его брови, дергающиеся и морщившиеся, как две ядовитые гусеницы, были прикрыты редкими, неряшливыми, нечесаными волосами. Глаза за толстыми мутными стеклами очков, с вечно сальными отпечатками пальцев, были бегающими и нервными, ищущими пол, как будто через некоторое время он собирался упасть на него. Сигаретный дым выплывал наружу сквозь его зубы, которые настолько почернели от табака, что выглядели как два деревянных забора.

— У тебя неприятности, так ведь?

Лицо Ноймана приняло флегматичное выражение.

— Просто я должен бабки некоторым людям, вот и все.

— Сколько?

— Пару сотен.

— Поэтому ты собираешься в Карлсхорст, чтобы попытаться выиграть что-нибудь, не так ли?

Он вздохнул.

— А что, если так? — Он выбросил окурок и стал искать в карманах другую сигарету. — У вас есть закурить? Мои сигареты кончились. Я бросил ему через стол пачку.

— Оставь ее себе, — сказал я, прикурив и передав ему спичку. — Пару сотен, говоришь? Знаешь, может быть, я и смогу тебе помочь. Возможно, что и тебе еще кое-что останется. Если я, конечно, получу сведения, которые меня интересуют.

Нойман приподнял брови.

— Какие сведения?

Я глубоко затянулся и не спешил выпускать дым.

— Имя одного взломщика. Первоклассного профессионального потрошителя сейфов, который, возможно, поработал примерно неделю назад — взял кое-какие побрякушки.

Он поджал губы.

— Ни о чем таком не слышал, господин Гюнтер.

— Ну, если услышишь, обязательно сообщи мне.

— С другой стороны, — сказал он, понижая голос, — я могу сообщить вам такое, что в Гестапо вас обнимут и расцелуют.

— И что же?

— Я знаю, где скрывается еврейская «подводная лодка».

Он самодовольно ухмыльнулся.

— Нойман, ты же знаешь, меня эта ерунда не интересует. — Однако тут я вспомнил о фрау Хайне, моей клиентке и ее сыне. — Подожди, как зовут этого еврея?

Нойман назвал мне имя и расплылся в улыбке. Зрелище, надо сказать, получилось отвратительное. Примитивное существо, не сложнее известковой губки. С ним надо действовать прямо и грубо.

— Если я услышу, что эту «подводную лодку» выловили, я не буду ломать голову над тем, кто ее заложил. Я тебе обещаю, Нойман, что приду и сам расковыряю твои мутные глазницы.

— Что это на вас нашло? — заскулил он. — С каких это пор вы стали еврейским ангелом-хранителем?

— Его мать — моя клиентка. И прежде чем забыть навсегда, что слышал о нем от кого-то, ты выложишь мне все, что знаешь. Где он прячется?

— Хорошо, хорошо. Но вы поможете мне деньгами, правда?

Я вытащил свой бумажник, протянул ему двадцать марок и записал адрес, который Нойман мне продиктовал.

— Даже навозный жук испытывал бы к тебе отвращение, — резюмировал я нашу сделку. — Ну, так что же ты скажешь о взломщике сейфов?

Он посмотрел на меня с раздражением.

— Послушайте, я же сказал, что ничего не знаю.

— Лжешь.

— Честное слово, господин Гюнтер, не знаю я ничего. Если бы знал, я бы вам все рассказал. Мне же нужны деньги, правда?

Он с трудом проглотил слюну и вытер пот со лба, причем его платок, если исходить из позиций гигиены и санитарии, представлял безусловную опасность для здоровья граждан. Избегая смотреть мне в глаза, он раздавил сигарету в пепельнице, несмотря на то что докурил ее только до половины.

— Твое поведение как раз говорит о том, что тебе что-то известно, но ты это скрываешь. Мне кажется, тебя запугивают.

— Нет. — Интонация была на редкость невыразительной.

— Ты когда-нибудь слышал об отделе, который занимается гомосексуалистами?

Он молчал.

— Когда-то мы были коллегами, если можно так выразиться, и если я вдруг узнаю, что ты от меня что-то скрываешь, я шепну этим ребятам словечко. Скажу им, что ты вонючий гомик и что по тебе плачет сто семьдесят пятая статья.

Он посмотрел на меня с удивлением и возмущением одновременно.

— Неужели я похож на голубого? Нет, я не гомик, и вы это знаете.

— Я-то знаю, но они этого не знают. И как ты думаешь, кому они скорее поверят?

— Вы этого не сделаете. — Он сжал мою кисть.

— Насколько мне известно, левшам в концлагерях приходится туго.

Нойман мрачно уставился в свою чашку с кофе.

— Вы гнусный ублюдок, — выдохнул он. — Вы обещали пару сотенных и еще сверх того.

— Сотню плачу сейчас и две потом, если все подтвердится.

Он заерзал на стуле.

— Вы не знаете, о чем вы меня просите, господин Гюнтер. Речь идет о бандитском картеле. Они же меня пришьют, не задумываясь, если узнают, что это я их наколол.

Картелями назывались Союзы бывших заключенных, чья цель, если говорить официально, заключалась в оказании помощи, правовой в том числе, в процессе их возвращения в общество. Эти Союзы были своего рода клубами, в их уставах занятия спортом и вечеринки были зафиксированы как основные формы общественной деятельности. Бывало, что Союзы устраивали роскошные обеды — все они обладали серьезными финансовыми средствами, — на которые в качестве почетных гостей приглашались видные адвокаты и полицейские чиновники. При всем том за респектабельными фасадами скрывалась организованная преступность в самом что ни на есть натуральном обличье.