Мартовские фиалки - [42]

Я сел за стол и стал рыться в ящиках, не представляя, где и что искать. Ящики не были заперты, но ничего такого, что могло бы меня заинтересовать, не попадалось, пока я не наткнулся на записную книжку в красном кожаном переплете. Сначала я обрадовался, но, просмотрев ее всю от начала до конца, нашел только одно знакомое мне имя — Германа Геринга, да и то там было написано «Герхард фон Грайс, для передачи Герману Герингу». Рядом был указан адрес фон Грайса, который жил на Дерфлингерштрассе. Я вспомнил владельца ломбарда Вайцмана, который говорил о том, что у Толстого Германа[23] есть агент, который иногда покупает от его имени драгоценные камни, и переписал адрес фон Грайса в свою записную книжку.

Шкаф тоже не был заперт, но и в нем не нашлось ничего интересного: каталоги драгоценных и полудрагоценных камней и бумаги, связанные с обменом валюты, какие-то накладные, расписание полетов компании «Люфтганза» и несколько страховых полисов, один из которых принадлежал Немецкой компании по страхованию жизни.

Огромный сейф возвышался в углу, неприступный, словно скала, и всем своим видом, казалось, насмехался над моими жалкими попытками проникнуть в секреты Ешоннека, если, конечно, они у него были. Теперь я понял, почему кабинет не был подключен к сигнализации — все равно этот сейф никто бы не смог открыть, его можно было только взорвать, а для этого потребовался бы целый грузовик динамита.

Я осмотрел почти все, кроме корзины для мусора. Пришлось вывалить на стол ее содержимое, чтобы разобраться с обрывками бумаг, обертками от жвачки «Ригли», утренним номером «Беобахтер», билетом в Театр Лессинга, разорванным пополам, кассовым чеком из универсального магазина «Ка-де-Ве» и несколькими бумагами, скатанными в шарики. Когда я расправил их, то на одном оказался номер отеля «Адлон», а под ним зачеркнутые несколько раз слова: «Принцесса Мужми» с вопросительным знаком. Рядом с именем индийской принцессы я увидел свое имя, а под ним — еще один телефонный номер, обведенный рамочкой, напоминавшей мне орнамент на страницах средневековой Библии. Этот номер был мне незнаком, но я понял, что адресат обитает в западной части Берлина. Я поднял трубку и подождал, пока отзовется телефонистка.

— Какой вам номер?

— 01-90-33.

— Сейчас соединю. — Наступила тишина, а затем раздались гудки.

У меня отличная память на голоса, но этот вежливый голос с легким франкфуртским акцентом поначалу показался мне совсем незнакомым. Однако человек сам помог мне — он назвал себя сразу же после того, как подтвердил, что это действительно тот номер.

— Ой, простите! — Я нарочно говорил невнятно. — Я ошибся номером.

Но, после того как повесил трубку, понял, что этот номер был записан Ешоннеком вовсе не случайно.

Глава 9

После панихиды в церкви Святого Николая, что находится недалеко от молочного рынка, два гроба один за другим были опущены в могилу. Место для нее было выбрано у северной стены кладбища Святого Николая на Пренцлауер-аллее, совсем недалеко от мемориала Хорста Вессела, особо чтимого мученика национал-социализма.

Ильза Рудель — на голове у нее красовалась умопомрачительная шляпа, напоминавшая рояль с открытой крышкой, — в траурном одеянии была еще очаровательней, чем в постели. Пару раз я поймал на себе ее взгляд, но она смотрела мимо меня, не желая и не собираясь что-то там разглядывать сквозь мутное стекло. Губы у нее были плотно сжаты, как у хищника, державшего в зубах свою жертву. У Сикса лицо было скорее расстроенное, чем печальное; нахмурив брови и склонив голову, он смотрел на могилу, словно пытаясь усилием воли вернуть дочь к жизни. Рядом с ним стоял Хауптхэндлер — он выглядел задумчивым, как человек, у которого в жизни есть дела поважнее: пропажа алмазного ожерелья, например. То, что на листке, найденном мною в корзине для бумаг Ешоннека, номера отеля «Адлон» и домашнего телефона Хауптхэндлера шли друг за другом и соседствовали с моим именем и мнимой принцессой, означало следующее: обеспокоенный моим посещением и озадаченный тем, что я ему рассказал, Ешоннек позвонил в «Адлон», чтобы убедиться в существовании индийской принцессы, а после этого — Хауптхэндлеру. Хауптхэндлер, по-видимому, сказал, что знает, кому принадлежат бриллианты и кто их мог украсть, и Ешоннек понял, что та версия исчезновения ожерелья, которую ему предложили, истине не соответствует.

Можно допустить, что именно так все и было. Во всяком случае, это уже какая-то зацепка.

На несколько мгновений Хауптхэндлер остановился на мне взглядом, исполненным безразличия. По крайней мере, я не заметил в нем ничего особенного: ни тени страха, ни чувства вины. Конечно, он не догадывался, что мне удалось нащупать связь между ним и Ешоннеком, вряд ли даже подозревал, что мне это когда-либо удастся. Я не испытывал никакой уверенности в том, что этот человек не способен на двойное убийство, но не сомневался, что вскрыть сейф самостоятельно он не мог — он, по-видимому, сумел как-то убедить фрау Пфарр открыть его своей рукой. Кто знает, может быть, для того, чтобы добраться до бриллиантов, он и стал ее любовником? Не зря ведь Ильза Рудель более чем прозрачно намекала, что у них роман. Если это так, тогда одна ниточка у меня уже есть.