Мартовские фиалки - [41]

Я сел в машину и поехал к Потсдамерплац. Был теплый, сухой вечер, но небо на западе потемнело, издали раскатами погромыхивал гром — стало ясно, что погода портится.

Машину я оставил на Лейпцигерплац у отеля «Падает» и позвонил в «Адлон» из вестибюля. Бенита, которая мне ответила, сказала, что Эрмина оставила ей записку: примерно через полчаса после того, как я поговорил с ней, в отель позвонил мужчина и спросил, не остановилась ли у них индийская принцесса. Именно это я и хотел выяснить.

Вернувшись к машине, я взял плащ и фонарик. Спрятав его под плащом, я направился к «Колумбус-Хаус» на Потсдамерплац, минуя здания Берлинской трамвайной компании и министерства сельского хозяйства. На шестом и восьмом этажах «Колумбуса» еще горел свет, но на девятом все окна были темными. Сквозь тяжелые стеклянные двери был виден вестибюль и охранник, который, усевшись на стол, читал газету, а дальше по коридору — женщина, натиравшая полы электрополотером. Когда я завернул за угол и оказался на Герман-Геринг-штрассе, на меня упали первые капли дождя. Я свернул налево и, пройдя по узкому служебному проходу, очутился на подземной стоянке машин, расположенной позади «Колумбуса».

Здесь стояли две машины — «ДКВ»[22] и «мерседес». Вряд ли они принадлежали охраннику и уборщице — скорее всего, их владельцы оставались еще в своих кабинетах в «Колумбусе». За машинами я заметил серую стальную дверь с надписью «Служебный вход», над которой висела лампочка. Ручки на двери не было, и сама дверь была заперта. Видимо, замок был с пружинным язычком, который отпирался изнутри поворотом ручки, а снаружи — ключом. Я подумал, что уборщица может выходить из здания через эту дверь.

Я машинально проверил, закрыты ли двери у машин, и обнаружил, что дверь «мерседеса» не заперта. Тогда я забрался внутрь и включил фары. Два мощных луча прорезали тьму, словно прожектора на партийном съезде в Нюрнберге. Я решил подождать, от скуки открыл ящичек на панели и нашел там карту дорог, коробку с мятой и книжечку члена партии, марки на которой свидетельствовали о том, что владелец аккуратно платит взносы. Членский билет принадлежал Хеннингу Петеру Манштейну, и номер его был из первых. Однако на фотографии на девятой странице я увидел совсем молодое лицо, которое никак не соответствовало номеру билета, ведь такой номер обычно у тех, кто вступил в партию много лет назад. Правда, партийный билет с небольшим номером можно приобрести и на черном рынке, и у меня не было особых сомнений насчет того, что Манштейн именно так и поступил, — известно, что обладатели такого билета быстро продвигаются по службе. В молодом и красивом лице Манштейна светилась жадность, столь характерная для «мартовских фиалок».

Прошло четверть часа, прежде чем я услышал скрип двери служебного входа. Если это Манштейн, мне придется бежать. На пол гаража упал квадрат света, и из двери вышла уборщица.

Я крикнул ей:

— Не закрывайте дверь! — Выключил фары и захлопнул дверцу автомобиля. — Я забыл одну вещь в кабинете. Хорошо, что вы пришли, а то я уже собирался идти через главный вход.

Она стояла у двери молча, а когда я приблизился, отступила в сторону и попросила подбросить ее к дому.

— Мне плестись пешком до самой Ноллендорфплац, а машины у меня нет.

Я робко улыбнулся, как, наверное, улыбается этот идиот Манштейн, и стал что-то невнятно бормотать по поводу оставленного в кабинете ключа. Уборщица немного помедлила, а затем распахнула дверь, которая тут же и захлопнулась за мной с громким щелчком.

Две двойные двери с окошечками вели в длинный, ярко освещенный коридор, по стенам которого стояло множество картонных коробок. В дальнем конце коридора был лифт, но идти туда не следовало — там меня мог увидеть охранник. Поэтому я сел на ступеньку, снял ботинки и носки, а затем надел их, но в обратном порядке — сначала ботинки, а поверх ботинок — носки. Это был старый трюк, которым часто пользовались взломщики, таким образом заглушая звук шагов.

Я поднимался по лестнице и, добравшись до девятого этажа, почувствовал, как бешено колотится сердце — все-таки я привык пользоваться лифтом, а кроме того, мне приходилось сдерживать дыхание. На последней ступеньке я немного задержался, прислушался — глухая тишина. Я высветил фонариком оба конца коридора и, не обнаружив ничего подозрительного, направился к двери, которая вела в контору Ешоннека. Встав на колени, я проверил сигнализацию — нет ли там у двери каких-нибудь проводков, но ничего не нашел. Тогда я попробовал ключи: сначала один, потом другой. Второй, кажется, подходил. Для верности я подпилил острые углы маленькой пилочкой и снова вставил ключ в замок — на этот раз дверь открылась. Я вошел в приемную, а дверь за собой запер на случай, если охранник пойдет в очередной обход. Фонарик высветил стол секретаря, фотографии на стенах и дверь в кабинет Ешоннека. Второй ключ сразу же открыл замок, и я мысленно воздал должное своему слесарю. Я подошел к окну. На той стороне улицы, как раз напротив, находился «Пшорр-Хаус», и отсвет неоновой рекламы на его крыше проникал внутрь кабинета Ешоннека, так что фонарик был уже ни к чему.