Марсиане - [66]
— Материал–то какой хороший… — сказал он. — Такой материал сам в работу просится.
— Хороший материал… — согласился я.
— Теперь такого материала и не осталось почти… — Василий Севастьянович любовно погладил рейку и вздохнул. — Только все равно для хороших людей не жалко. Я ведь, хозяин, хоть я и сраный, хоть и пьяный, а все равно для народа живу.
— Ну, это–то видно…
— Конешное дело, таково никуда не скроешь. А помощника ты, хозяин, возьми. Найми какого–нибудь кандидата наук, он и зашпандохает тебе все.
— Обязательно кандидата надо?
— Кандидата лучше! — подтвердил Василий Севастьянович. — Он же учился дольше — значит, и квалификация у него выше. Они, кандидаты–то, обязательно по столярной или плотницкой части двигают. Ну, да ты сам смотри.
На этом мы и расстались.
Ушел Василий Севастьянович теперь уже навсегда, бесследно пропал в зарослях строительных лесов, которыми в последнее время все гуще и гуще зарастал наш город. Ушел он — мудрый, кроткий и пьяненький, и больше его я уже не встречал.
А прихожую, Василий Севастьянович как в воду глядел, доделывали мы вдвоем с приятелем. Как раз с кандидатом наук.
Рёчи вознесенские
Марине К.
1. Душа — не печка, вьюшкой не закроешь
У нас в поселке одни только рёчи и живут… И вроде бы по–русски говорят, а если не с поселка ты или отвык в городе от поселковой жизни, то ничего и не разберешь в разговоре.
Вон хоть соседей взять… С утра пораньше причапает к соседской бабушке дедко Пеша, и начинается…
— Выпить бы, Дуся, надо…
— Дак выпей, Пеша, выпей…
— Дак ведь денег нет, Дуся…
— Дак ты и не пей, Пеша… Чего пить–то, коли денег нет?
— Дак ведь очень уж хочется выпить, Дуся…
— Дак и выпей, Пеша, коли очень хочется…
— Денег, Дуся, нет…
— Дак и не пей, Пеша. Не пей…
И час они так говорят, и два, и ни усталости, ни раздражения ни у кого нет, мирно течет бесёда.
— Надо бы, Дуся, выпить… — задумчиво говорит дедко Пеша.
— Дак выпей, Пеша, выпей… — благожелательно отвечает бабушка.
И только по оттенкам интонации и можно разобрать, что не стоит разговор на месте, а куда–то — только не понять куда? — движется по всем правилам задушевной беседы.
И только бабушкиной дочке — пенсионерке Александре Александровне — эти беседы совсем не нравятся.
— Вот ведь собравшись две рёчи… — ругается она. — И говорят, и говорят. И конца разговору нет, и краю… Он ей так, а она ему по–прежнему. Вот рёча–то старая… Пенсию ей государство накинуло, дак совсем спрохвостилась. Десятку у ей спросишь, а у ней никогда нету, дескать, необязанная она давать, мало ли чего ейной душеньке захочется…
— А сама тоже рёча хорошая есть… — заступается за бабушку зять Александры Александровны Коля. — Шкафов вон понакупала, что проходу от них нет, весь в синяках хожу. А на кружку пива попросишь, на полдня у нее разговоров…
— Дак залиться тебе этой выпивкой! В прошлом–то годе самовар разварил с пьяных глаз. Ведь хоть в голос кричи было. И не знали, как жить дальше — такой чайный голод пристал. С чайника электрического целый месяц пили…
— Вот всегда так… — вздыхает Коля. — Я им слово, а она мне три. Такая нация дак… Бабка у государства на иждивении живет, теща на пенсию вышла, жена тоже на работе не ломается, а в дом войдешь — дак один медведь ногу сломит, а другой вывихнет… И денег, если похмелиться, ни у которой не допросишься. Изведут разговором.
Сам Коля не местный. Он из Петрозаводска. Но уже освоился в поселке. Даже теща его за своего признала. Дня не пройдет, чтобы не услышать, как — рёча ты, рёча!.. — ругается на него:
— Ну пойдешь ты, глазы–то нальешь, опять самовар с пьяных глаз разваришь?
— Не разварю, мамаша… — отвечает ей Коля. — Я к твоему самовару и близко теперь не подхожу. От шкафов, которы ты понаставила, весь в синяках. Живого места не осталось.
— А глазы зальешь и разваришь… — говорит Александра Александровна. — Что я, не знаю тебя, рёча совсем становишься, когда выпьешь–то…
В хорошую погоду окна у соседей нараспашку, всем слышно, как рёчи там разговаривают. И конца этому разговору нет и краю.
Но приближается вечер, и, глядишь, шагает уже Коля к магазину, а следом за ним туда же ковыляет дедко Пеша.
— Душа… — говорит дедко Пеша. — Не труба в печке. Вьюшкой ее не закроешь.
— Дак все бы ничего… — отвечает ему Коля. — Только вот теща шкафов понаставила, чтобы я бился об них, ходил…
Но все тише голоса.
Торопятся Коля и дедко Пеша к магазину.
Ненадолго тихо становится и в соседском доме. Только сидят на столбиках забора соседские коты, и глаза у них тускловато–серые, как озерная вода.
2. Бабушки
А бабушки у нас в поселке живут сосредоточенно и задумчиво… Конечно, есть и такие, которые сломя голову бегают, в очередях артачатся, но это и не бабушки совсем, а обыкновенные старушки. Настоящие бабушки таких старушек всячески осуждают. Недавно я слышал, как бабушка Ковригина выговаривает своей сверстнице — старушке Рыжковой:
— Ты у Мани–то чего не была, а? Даже посидеть не пришла, скаженная…
— Дак ведь некогда–т, бабушка Ивановна–т… Народу–т ведь у меня. Пока всех на дело наладишь, и вечер уже. И ноги–т не идут. А к Мане я схожу на могилку. Вот к своим пойду–т, дак и к Мане наведаюсь.
Ермак с малой дружиной казаков сокрушил царство Кучума и освободил народы Сибири. Соликамский крестьянин Артемий Бабинов проложил первую сибирскую дорогу. Казак Семен Дежнев на небольшом судне впервые в мире обогнул по морю наш материк. Об этих людях и их подвигах повествует книга.
Сейчас много говорится о репрессиях 37-го. Однако зачастую намеренно или нет происходит подмена в понятиях «жертвы» и «палачи». Началом такой путаницы послужила так называемая хрущевская оттепель. А ведь расстрелянные Зиновьев, Каменев, Бухарин и многие другие деятели партийной верхушки, репрессированные тогда, сами играли роль палачей. Именно они в 1918-м развязали кровавую бойню Гражданской войны, создали в стране политический климат, породивший беспощадный террор. Сознательно забывается и то, что в 1934–1938 гг.
Выдающийся поэт, ученый, просветитель, историк, собиратель якутского фольклора и языка, человек, наделенный даром провидения, Алексей Елисеевич Кулаковский прожил короткую, но очень насыщенную жизнь. Ему приходилось блуждать по заполярной тундре, сплавляться по бурным рекам, прятаться от бандитов, пребывать с различными рисковыми поручениями новой власти в самой гуще Гражданской войны на Севере, терять родных и преданных друзей, учительствовать и воспитывать детей, которых у Алексея Елисеевича было много.
Новая книга петербургского писателя и исследователя Н.М. Коняева посвящена политическим событиям 1918-го, «самого короткого» для России года. Этот год памятен не только и не столько переходом на григорианскую систему летосчисления. Он остался в отечественной истории как период становления и укрепления большевистской диктатуры, как время превращения «красного террора» в целенаправленную государственную политику. Разгон Учредительного собрания, создание ЧК, поэтапное уничтожение большевиками других партий, включая левые, убийство германского посла Мирбаха, левоэсеровский мятеж, убийство Володарского и Урицкого, злодейское уничтожение Царской Семьи, покушение на Ленина — вот основные эпизоды этой кровавой эпопеи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».