Марсиане - [65]
В общем–то ничего страшного нет, если в твоей квартире работает маленькая столярка. Тем более, что не так уж и часто пользовались ею Василий Севастьянович со скобарьком. Ну вот пришли сегодня простругать рейки на чью–то дверь, а потом уйдут, и опять их неделю не будет. Терпимо, в общем–то… Но достали, подзавели они меня. Когда первая рейка была готова, я влез на табуретку и немедленно приколотил эту рейку к своей стене.
Увлеченные работой, друзья не сразу и поняли, что я делаю.
Заматерился, запрыгал скобарек, а Василий Севастьянович сгорбился и, присев на верстачок, закурил.
— Горе у нас сегодня… — пожаловался он.
— Опять кого–нибудь в тюрьму посадили?
— А–а! Сверхурочные, сволочи, срезали…
— Что–то не припомнить… — ехидно сказал я. — Чтобы вы очень часто на работе задерживались. По–моему, вы и в рабочие часы там нечасто бываете…
— Ну и что? — удивился Василий Севастьянович. — Все равно ведь обидно — раньше–то платили…
С Василием Севастьяновичем трудно было спорить — большая правота чувствовалась в нем.
Докурив, он подошел к стене, на которой я прибивал рейки, и, придирчиво осмотрев ее, похвалил меня.
— Ничего… Можно, конечно, и так. А вот тут криво… Тут подтянуть надо. Дай–ка мотю сюда.
— Чего?!
— Мотю… Ты в руках ее держишь…
Подумав, я отдал ему молоток. Василий Севастьянович стукнул пару раз по рейке, один раз — вбок, другой — сверху и, отступив, довольно улыбнулся.
— Вот так надо, парень. Стараться надо, когда работаешь.
Такой уж я ломаный человек, что ничего меня не утомляет сильнее, чем явно выраженное духовное превосходство собеседника.
Я ушел в комнату.
Что–то матюгливо бубнил в коридоре скобарек. Василий Севастьянович пытался что–то строгать, стучал мотей по стене и поругивался то ли на скобарька, то ли на рейку.
— Вот ведь сучок же, а? Третий раз мерю, а все равно криво ложится.
Обеспокоенная, зашла в комнату жена.
— Они так и не сказали, сколько мы должны будем заплатить за работу!
Я пожал плечами и включил телевизор.
Жена присела в кресло и бессмысленно уставилась на экран. Я тоже смотрел, не понимая, что показывают.
Когда через несколько минут я очнулся, то обратил внимание, что из коридора уже ничего не слышно.
Подумав, что мастера ушли, я пошел закрыть двери.
И скобарек, и Василий Севастьянович сидели на кухне и пили из стаканов что–то белесо–мутное.
— Мы тут, хозяин, про политику вопрос обсуждаем! — уважительно сказал Василий Севастьянович. — Разные, понимаешь, политики были, а душе все равно трудно стерпеть, что Сталин плохой.
— Суки все! — подтвердил скобарек. — Взяли и сверхурочные срезали!
Резко запахло от их слов одеколоном.
Жалко было французского одеколона, пустой граненый флакон от которого разглядел я под столом; жалко было жену, бессмысленно уставившуюся в телевизор; жалко было Василия Севастьяновича, которому не дали выучиться в партшколе; жалко было скобарька, ни за что ни про что попавшего в тюрьму; себя тоже было жалко… Чтобы не заплакать, я взял с холодильника мотю и начал крутить в руках.
— Ну, пошли, пошли, скобарек… — заторопился Василий Севастьянович, выталкивая из кухни приятеля. — Люди–то там ждут небось. А я хоть я сраный, хоть я пьяный, а все одно для людей живу…
Они ушли.
Часа два, не проронив ни слова, сидели мы возле телевизора и смотрели — вначале программу «Время», а потом какую–то серию бесконечного фильма про рабыню Изауру. Досмотреть серию не удалось. Раздался звонок.
Я открыл дверь и увидел Василия Севастьяновича. Он принес синяк под глазом, но видно это стало только на кухне, куда он сразу пробежал мимо меня.
— Полтора часа сейчас скобарьку лекцию читал! — торопливо ополаскивая лицо, похвастал он. — Я сознательно выпил, а ты, если не умеешь пить, так и не пей. Но он амбал, а я шплинт перед ним, вот у меня и вид такой, что я дунувши. Но полтора часа я ему лекцию читал, продержался.
Жена согрела чайник, и Василий Севастьянович еще долго сидел у нас, подсчитывая, какие убытки потерпел он от скобарька. Василий Севастьянович винил только самого себя, что связался с неумеющим пить человеком, но было понятно, что если бы не наша квартира, никогда бы он не поступил так опрометчиво.
— Нет… — качал он головой. — Разве я вас не понимаю. У вас тоже, конечное дело, неудобства. Но это скобарек все. У него вообще мода такая — людей за нос водить.
— Ну и плюнули бы на него… — посоветовал я. — Сделали бы сами, и дело с концом.
— Не–е… — Василий Севастьянович опустил голову. — Я этого… Я только, если уворовать что, могу. А сделать не–е, не получается у меня.
— Не научились, что ли?
— Не научился… А когда учиться–то было? Пьем часто.
И так доверчиво он признался в этом, что я и рассердиться не смог. Только жена, как более практический человек, сразу спросила, что же теперь нам делать?
— А вы итээра какого–нибудь наймите… — быстро ответил Василий Севастьянович. — Со мной за материал рассчитайтесь, и все. Приколотить–то рейку и хозяин сумеет…
И опять–таки так убедительно он сказал это, что я сам почувствовал — сумею. Поговорили, немного поспорили и сошлись на двадцати пяти рублях отступного.
В коридоре Василий Севастьянович задержался, оглядывая штабеля реек.
Ермак с малой дружиной казаков сокрушил царство Кучума и освободил народы Сибири. Соликамский крестьянин Артемий Бабинов проложил первую сибирскую дорогу. Казак Семен Дежнев на небольшом судне впервые в мире обогнул по морю наш материк. Об этих людях и их подвигах повествует книга.
Сейчас много говорится о репрессиях 37-го. Однако зачастую намеренно или нет происходит подмена в понятиях «жертвы» и «палачи». Началом такой путаницы послужила так называемая хрущевская оттепель. А ведь расстрелянные Зиновьев, Каменев, Бухарин и многие другие деятели партийной верхушки, репрессированные тогда, сами играли роль палачей. Именно они в 1918-м развязали кровавую бойню Гражданской войны, создали в стране политический климат, породивший беспощадный террор. Сознательно забывается и то, что в 1934–1938 гг.
Выдающийся поэт, ученый, просветитель, историк, собиратель якутского фольклора и языка, человек, наделенный даром провидения, Алексей Елисеевич Кулаковский прожил короткую, но очень насыщенную жизнь. Ему приходилось блуждать по заполярной тундре, сплавляться по бурным рекам, прятаться от бандитов, пребывать с различными рисковыми поручениями новой власти в самой гуще Гражданской войны на Севере, терять родных и преданных друзей, учительствовать и воспитывать детей, которых у Алексея Елисеевича было много.
Новая книга петербургского писателя и исследователя Н.М. Коняева посвящена политическим событиям 1918-го, «самого короткого» для России года. Этот год памятен не только и не столько переходом на григорианскую систему летосчисления. Он остался в отечественной истории как период становления и укрепления большевистской диктатуры, как время превращения «красного террора» в целенаправленную государственную политику. Разгон Учредительного собрания, создание ЧК, поэтапное уничтожение большевиками других партий, включая левые, убийство германского посла Мирбаха, левоэсеровский мятеж, убийство Володарского и Урицкого, злодейское уничтожение Царской Семьи, покушение на Ленина — вот основные эпизоды этой кровавой эпопеи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».