Маршал Рокоссовский - [43]

«Враг был еще сильнее, маневреннее нас и по-прежнему удерживал инициативу в своих руках, — писал Константин Константинович. — Поэтому крайне необходимым являлось предусмотреть организацию вынужденного отхода обороняющихся войск под давлением превосходящего противника… В войска продолжали поступать громкие, трескучие директивы, не учитывающие реальность их выполнения».

Второй раз имя командующего 1-м Украинским фронтом Конева упоминается в связи с проведением Белорусской операции 1944 года. В одной из своих статей маршал Конев утверждал, что начальный ее этап планировался им самостоятельно. Рокоссовский это отрицал. По его словам, эта операция, как и многие другие, заблаговременно планировалась Ставкой и проводилась войсками двух фронтов: 1-м Украинским и 1-м Белорусским.

Исключенным из книги оказался и отрывок, в котором автор отстаивал необходимость при наступлении смело и решительно обходить занятые противником участки и места, не имеющие решающего значения. Стремление к захвату их и обязательному уничтожению находящихся там войск влечет за собой потерю времени, снижает темп продвижения, распыляет силы и средства ударной группировки.

Не нашлось места в книге и для замечания о неудачно проведенной большой операции на Ростовском направлении в феврале 1943 года. Оценивая ее, Рокоссовский писал:

«Операция вышла суженной, поскольку все внимание и значительные силы были отвлечены на так называемую группу Манштейна. Это помогло немцам избежать еще более крупной катастрофы на ростовском направлении, чем под Сталинградом».

Характерно, что большая часть купюр относится к первой половине книги, включавшей события 1941–1943 годов. Изъятых авторских высказываний, относящихся к заключительному периоду войны, немного.

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ

Константин Константинович и в Барвихе не утратил привычки просыпаться с зарей, вызывая удивление таких же, как и он, больных, направленных сюда для реабилитации после перенесенного недуга.

Но сегодня он проснулся позже обычного. Луч солнца, пронзив крону кудрявой березы, упал на лицо и заиграл трепетным зайчиком. Маршал потянулся к тумбочке, где лежали часы. Ого! Скоро семь, давно пора быть на ногах.

Ночь была тяжелой, бессонной, неожиданно напомнила о себе старая рана, о которой он и думать перестал. Тягостно ныло плечо, в котором еще с гражданской войны застряла нуля.

Он лежал, вытянувшись во весь немалый рост. Худое изможденное лицо, глаза запали, тонкие губы бескровны, совсем синие. Он понимал, что болезнь неудержимо прогрессирует, что она глубоко запустила в тело ядовитые щупальцы-метастазы, избавиться от которых невозможно. И никакие процедуры и лекарства теперь уж не помогут. За время пребывания здесь он не стал здоровей, понимал, что болезнь затаилась, выжидала, чтоб нанести последний удар.

Когда он поднялся и направился в парк, дежурная сестра заметила:

— Решили, товарищ маршал, в последний день отоспаться?

— Проспал, — улыбаясь, ответил ей.

В парке он неспешно шел по знакомому маршруту. Неожиданно ему вспомнились первые стихи, написанные когда-то в далекой таежной заимке:

Эй, орел, расскажи о краях,

Где ты часто один лишь бываешь.

Далеко ль эти звезды горят?

Ты, наверно, до них долетаешь?

Он понимал, что стихи просты и не отличаются совершенством. Поэтом он себя не считал. Сами собой вспомнились строчки второй строфы:

Хоть бы в жизни разок побывать

Мне с тобой в голубом том просторе…

Но тут его встретили «пижамные коллеги» и завязался разговор. Они сообщили, что накануне на излечение поступил сам Жуков.

— Вы не спутали? — спросил Константин Константинович.

— Нет, это точно. Я сам его видел, — заявил один. — Инвалидную коляску подогнали к автомобилю и усадили его.

Константин Константинович знал, что весной Жукова поразил инсульт, и больной долго находился в кризисном состоянии.

«Обидно, что сегодня последний день моего лечения», — с досадой подумал он. Заявиться же без приглашения он полагал не очень тактичным: в первые дни поступивших всегда одолевают врачи. Не до встреч!

Весь день Константина Константиновича не покидало чувство близости боевого товарища. Ему казалось, что он, незримый, рядом и зовет его. В час послеобеденного отдыха он не смог заснуть.

Пришел врач, прослушал его, посоветовал непременно погулять.

— Вечер удивительный! Не стоит находиться в палате. Дышите воздухом.

Врач не был доволен его состоянием.

— Да-да, конечно, я пойду в парк.

Едва он вошел в беседку, как с ним заговорили. Посыпались вопросы и ответы, остроты, кто-то начал анекдот. И тут к ним подошла медицинская сестра.

— Извините, — прервала она мужскую беседу и обратилась к Рокоссовскому: — Вас просит маршал Жуков. Он там на дорожке, узнал вас по голосу.

Константин Константинович поспешил к товарищу.

Жуков выглядел очень плохо, однако попытался податься вперед, коснуться плеча друга.

— Как ты? Тоже болеешь? Отслужили, Костя, мы свое, отслужили.

Они смотрели друг на друга взглядами, в которых читалось обоюдное сознание, что они, когда-то крепкие и сильные, теперь неизлечимо больные и немощные, встречаются в последний раз. Рокоссовский старался не замечать отметин на щеке и шее Георгия, оставленных инсультом, и того, с каким трудом говорит сидящий в инвалидной коляске необыкновенный в прошлом военачальник.