Маркос Рамирес - [76]

Мать я нашел на кухне вместе с двумя младшими сестренками; две старшие ушли на рынок, отчим был в мастерской. При виде меня, покрытого пылью, усталого и потного, мать с тревогой спросила:

— Что такое, Маркос? Ты пришел один и пешком? Что случилось?

— Ничего… Не беспокойся, сейчас все расскажу, — ответил я, сохраняя внешнее спокойствие, и пошел под душ, где пробыл довольно долго, стараясь придумать подходящее объяснение.

Вернувшись на кухню, я решил заняться пока едой, чтобы отсрочить неприятный разговор; да и на самом деле я умирал с голоду.

— Дай-ка мне чашку кофе, мама. Я еще ничего не ел сегодня…

Она поспешила приготовить кофе и, положив на стол булку, снова спросила, не в силах более скрывать тревоги:

— Так что же случилось?..

Только я открыл рот, чтобы ответить, как вдруг близ дома послышался конский топот, дверь распахнулась, и в нее как буря ворвался дядя Сакариас, весь в пыли; лицо его было искажено гневом. Я побледнел и не успел подняться из-за стола, как он налетел на меня и стал трясти за плечи, задыхаясь от ярости.

— Так вот что ты придумал, дьяволенок? Но со мной шутки плохи!.. Сейчас же идем, обойдешься без кофе! — И он силой поволок меня на улицу, объясняя матери: — Вчера он устроил черт знает что, потом весь день скрывался, а ночью удрал сюда… Но я ему задам перцу, чтобы научился уважать старших!

Мать, побледнев и не в силах произнести ни слова, ответила жестом полной безнадежности. Она проводила нас до двери и замерла на пороге, утирая слезы фартуком, в то время как мы удалялись галопом.

Приехав к себе, дядя потащил меня во двор и жестоко избил.

— В субботу я хотел взять тебя и Томасито в Пунтаренас на недельку, — сказал он, — но теперь передумал: в наказание ты останешься здесь, и смотри мне, если снова будешь плохо себя вести или вздумаешь удрать!

Рано утром в субботу дядя с Томасито отправились верхом на станцию Рио Гранде, чтобы подождать там поезда на Пунтаренас.

Пунтаренас!.. Песчаные берега, населенные диковинными животными; порывы влажного бриза, напоенного ароматами моря; зеленые миндальные деревья, лениво дремлющие под знойным солнцем; золотистые или багряные мараньоны; пальмы и попугаи; сверкающее и глухо рокочущее море со своими островками, затерянными вдали!..

«Уж не воображает ли дядя, будто я там никогда не был? Верно, забыл, что я высаживался в том порту. Пусть идет ко всем чертям со своей прогулкой!» — говорил я себе, провожая путешественников взглядом. А у самого кошки скребли на сердце и клубок невыносимой горечи сдавил горло. С ненавистью думал я о долгой неделе, которую мне суждено провести наедине с дядиной родней.

Чтобы избежать в воскресенье их несносного общества, я еще до завтрака ушел на дальний луг и провел там полдня, взбираясь на деревья, объедаясь гуапинолями[94] и предаваясь мечтам. На обратном пути, близ родника, легкий шорох неожиданно привлек мое внимание. Приглядевшись, я различил в нескольких шагах от себя чудесное сочетание красных, черных и оранжевых колец: красавица кораль[95], пытаясь спастись бегством, извивалась среди сухих листьев. Я погнался за ней. Мне удалось палкой прижать голову змеи к земле и схватить ее левой рукой за шею. Я был в восторге, когда гибкое змеиное тело, подобно чудесному, необычайному браслету, вмиг обвилось вокруг моей руки.

Я очень гордился своей добычей и чувствовал себя бесстрашным победителем; мелкие, острые зубы змеи не вызывали во мне страха, я не думал о ее смертельном укусе и по дороге дразнил мою пленницу веткой, с наслаждением глядя, с какой яростью она впивается в дерево.

Донья Долорес и Тереса сидели в столовой, спокойно беседуя. Я появился перед ними с горделивым видом. Заметив страшное украшение на моей руке, обе женщины побелели как мел и вскочили, словно подброшенные пружиной.

— Сумасшедший!.. — закричала старуха, дрожа от страха. — Она ужалит тебя… Убьет!.. Брось ее!

С испугу, почти не соображая, что делаю, я снял змею с руки и бросил ее на пол. Обезумевшие женщины выбежали на улицу, продолжая истошно вопить и звать на помощь. Соседи всполошились. Прибежали мужчины, вооруженные палками и ножами. Опасную змею нашли под шкафом и тут же прикончили.

От волнения у старухи разболелся живот, а Тереса разразилась истерическими рыданиями, беспрестанно повторяя, что я пытался их убить.

Донья Роза, ближайшая соседка доньи Долорес, — дом ее вклинивался слева в кофейную плантацию моего дяди, — принесла каких-то лекарств своей подруге.

Из моей комнаты, где я закрылся на весь остаток дня, я слышал, как судачили старухи, обсуждая происшествие.

— Какой ужас! — причитала соседка. — Как мальчик не побоялся схватить змею? И что же, она не укусила его?..

— Как не побоялся, говоришь ты? Да этот дьяволенок ничего не боится! Он готов беседовать с мертвецом, — уверяла донья Долорес. И добавила в отчаянии: — Не дождусь, когда этот лоботряс уберется отсюда! Так и скажу зятю, лишь он вернется из Пунтаренаса, — пусть не обижается… Карамба! Ведь мальчишка может такое натворить, что всех нас и соседей погубит! То проклятые стрелы пускает, то камнями швыряется, а вот сейчас, смотри, — змея… Ну, что ты скажешь? Чего доброго, в один прекрасный день ему вздумается подпалить дом или церковь, или…