Маркос Рамирес - [75]

Немного погодя старуха вернулась. С ней пришел и дядя Сакариас, мрачный и взволнованный после яростной стычки с сеньором Кабесасом.

Томасито закрылся в комнате. Я остался в столовой, делая вид, будто погружен в чтение журнала. Грозный голос дяди без стеснения вывел меня из притворной задумчивости:

— Почему ты избил сына дона Хуана? Что случилось, а? Говори прямо, не вздумай врать!

— Пачкун оскорбил Томасито и грозился избить… Вот мне и пришлось с ним схватиться, — начал я, уронив с испугу журнал. — Он больше меня и сильнее… Но что из этого? Не мог же я оставить Томаса в беде.

Хотя я и не открыл всей правды, но цель была достигнута. Мое удачное объяснение смягчило гнев дяди, который души не чаял в своем младшем брате.

— Это так? — переспросил он, все еще с недоверием.

— Спросите Томасито.

— Так вот как обстояло дело! — проговорил дядя, не в силах скрыть своего удовлетворения.

Я понял, что выиграл партию. Но тут вмешалась донья Долорес, подстрекая дядю примерно наказать меня. Чтобы выйти из затруднительного положения, дядя решил:

— Ладно… Запрещаю тебе выходить из дому. С сегодняшнего дня и впредь — ни шагу на улицу! Понятно? — И пошел к выходу, улыбаясь и потирая руки.

На следующий день, рано утром, дядя вместе с Томасито выехал верхом из Атенаса. В качестве алькальда он был вызван для инспекционной проверки в отдаленном поселке. Я остался дома, не имея права выйти на улицу; все во мне кипело от злости на донью Долорес. Захватив лук и стрелы, я отправился со скуки в сад, нарисовал на стенке кухни круг и, отойдя подальше, стал стрелять из лука в импровизированную мишень. Старуха высунула голову в окно, выходившее в патио, и заохала:

— Ой, ой, ой! Что ты еще затеял? Хочешь меня выжить из дому? Сейчас же прекрати стрельбу!

Мне ничего не оставалось, как подчиниться. Посылая в душе тысячу проклятий по адресу старухи, я решил испробовать свое искусство в меткой стрельбе на незрелых плодах высокого каимито, росшего посреди сада. Выпустив несколько стрел, однако не попав ни в одну из зеленых покачивающихся мишеней, я снова натянул лук, но тут донья Долорес опять показалась в окне.

— Что это творится с тобой, гаденыш ты этакий, мерзкая тварь! — закричала разъяренная ведьма, потрясая руками. — Ни минуты не посидишь спокойно!.. Не трогай фрукты, они еще зеленые, разве не видишь? Боже мой, в этом году нам не придется собрать урожай! Когда нас, наконец, оставит в покое этот дьяволенок?..

Вконец раздосадованный, я повернулся к старухе с натянутым луком в знак угрозы. Над ее головой, прилепившись к навесу, темнело осиное гнездо; не владея собой в порыве запальчивости, я выстрелил из лука; на беду моя стрела попала прямо в осиное гнездо, разорвав его на части. Туча раздраженных ос поднялась в воздух и вторглась в кухню через окно, которое донья Долорес, спасаясь бегством, не успела захлопнуть. Мне тоже пришлось бежать. Я перемахнул через забор и укрылся среди кофейных деревьев, напуганный всем происшедшим, преследуемый отчаянными криками и жалобными стонами старухи.

Весь день прятался я среди кофейных деревьев, зарывшись в сухие листья; уже стало темнеть, а гневный голос дяди все еще настойчиво звал меня. Наступила ночь. Мало-помалу все успокоилось. Тогда я почувствовал голод, и тоскливое ощущение полной беззащитности охватило меня. Но после долгих часов мучений пришел сон, неся с собой отдых и торжествуя над голодом, горечью и страхом.

Не знаю, сколько часов я проспал. Помню только, что я внезапно проснулся, дрожа от холода и страшных сновидений, с колдуньями, жабами и чудовищными змеями; сумрак ночи был полон непонятных звуков. Охваченный страхом, я вскочил и в темноте крадучись стал пробираться к дому. Дверь кухни была едва прикрыта. Я тихонько открыл ее и через минуту был у себя в комнате. Ощупью я стал вытаскивать из ящика свою единственную смену белья, как вдруг до меня донесся еле слышный, как дыхание, испуганный голос Томасито:

— Это ты, Маркос? Что ты задумал?.. Что ты делаешь?..

— Тс-с-с!.. — прошептал я, призывая к молчанию. И, подойдя к его кровати, объяснил: — Вытаскиваю свои старые тряпки… Видишь ли, я ухожу, к утру хочу быть в Алахвэле, иначе… сам понимаешь, Сакариас меня убьет!.. А что произошло со старухой?

— Ну и натворил ты дел! — процедил сквозь зубы Томасито. — Лицо у нее раздулось, как тамаль[93], она вся горела, будто в огне… Тересу тоже покусали, но не так сильно.

Больше я не хотел слушать, поспешно вышел из дому, перелез через забор и затерялся в сумраке улицы.

Когда я спускался по темному откосу к Рио Гранде, глухой ропот воды воскресил в моей памяти старые, забытые сказки о привидениях и смелых разбойниках, которые, прячась близ каменного моста, убивали проезжих, направлявшихся в Пунтаренас или возвращавшихся оттуда. Но на что им я? Ведь у меня с собой не было никаких ценностей, способных привлечь разбойников. И все же, когда я ступил на мост, сердце у меня екнуло и, подгоняемый страхом, я ускорил шаг.

Я поднимался с холма на холм. Время от времени из мрака возникал близ пыльной дороги одинокий, погруженный в молчание домик. Издалека, незадолго перед тем, как стало проясняться небо, послышалось пение петухов, и вскоре, поднявшись на возвышенность, я увидел первые солнечные лучи — они принесли тепло и радость, разогнали ночные тени, рассеяли последние тучки, еще цеплявшиеся за вершины гор.