Маркиз де Сад - [103]

Сняв с супружеской измены клеймо преступления, гражданин Сад делает то же самое с кровосмешением, которое «должно стать законом любой формы правления, основанной на братстве». «Найдете ли вы где-либо, я вас спрашиваю, предрассудок, равный по гнусности тому, когда мужчине вменяют в преступление наслаждение с тем, кто является для него самым близким человеком в силу естественного чувства?» — вопрошает он. И находит отклик у виднейшего якобинца Сен-Жюста в его рассуждениях о природе и гражданском состоянии: «…кровосмешение… является преступлением со стороны того, кто предается ему в нечестивости: это действительно кровосмешение. Но оно перестает быть кровосмешением и становится добродетелью у того, кто совершает его с невинным сердцем». Оправдание инцеста можно найти и в сочинениях Ретифа.

Устранив преступления, надо устранить и жестокие законы, и прежде всего «свирепость смертной казни», ибо законы, «посягающие на жизнь человека, являются неисполнимыми, несправедливыми и недопустимыми», тем более что «смертная казнь никогда не устраняла последствий преступления», так как «преступления совершаются ежедневно даже у подножия эшафота».

Но нельзя наказывать убийцу — ведь он, в отличие от закона, не подлежащего воздействию страстей, совершил преступление по причине страсти, внушенной ему природой; следовательно, природа, подчиняться которой велит разум, нуждается в преступлениях. Природе нет дела до жизни и смерти как одного индивида, так и вида в целом.

«Рождение республики… является преступлением», ибо, если истинные республиканцы не будут жестоки, они не смогут дать отпор врагам и те уничтожат республику. Тем более «не стоит отрицать, что в республиканском государстве необходимо придерживаться взглядов, полностью противоположных воззрениям, принятым при монархическом правительстве». Поэтому если при тирании богатство государства зависело от числа рабов, служивших тирану, то в республике избыток населения должен рассматриваться как порок, ибо сей избыток препятствует процветанию государства, которое может стать богатым только при строго определенном количестве граждан, утверждал де Сад, предвосхищая идеи английского экономиста Томаса Мальтуса, изложенные в «Опыте о законе народонаселения». Следовательно, убийство является исключительно республиканской доблестью.

«Принимаемые нами законы не имеют никакой другой цели, кроме спокойствия граждан наряду со славой и процветанием республики. Однако когда вы, французы, изгнали врага за пределы вашей земли, я не желал бы того, чтобы стремление к распространению принципов революции завело вас слишком далеко. Прежде чем пройтись по миру огнем и мечом, вспомните хотя бы о провале крестовых походов. Поверьте мне, как только враг оказался на противоположном берегу Рейна, для нас лучше оберегать границы Франции, не покидая дома», — завершает автор свои рассуждения. Этот выпад против войн, которые в то время Директория и Бонапарт вели за пределами французской территории, возможно, станет одной из причин будущего ареста де Сада. До ареста еще целых шесть лет, но все эти годы влияние армии и ее победоносных генералов будет только возрастать, так что любая критика в их адрес вполне могла расцениваться как крамола. Известно, что, отдавая приказ об аресте де Сада, министр полиции Фуше располагал обширным досье на бывшего маркиза.

Но продолжим философствовать. Доказав путем словесной эквилибристики, что законы природы есть законы преступления, что истинная республика — это государство убийц, что выдвинутый республикой лозунг «Свобода, равенство, братство» следует читать «Разврат, воровство, инцест», что с падением монархии история преступлений не прерывается, а, наоборот, берет разбег с новой силой, гражданин Сад, чудом не ставший жертвой революционного террора, ставит точку в своем «мудром трактате», как именуется этот памфлет, устами Эжени.

Эротическое и политическое воспитание девушки «аморальные наставники» завершают действом в духе черного юмора. В будуар является мать Эжени, мадам де Мистиваль, она хочет увести дочь, дабы запретить ей «свободно следовать своим природным наклонностям». Чтобы наказать мадам Мистиваль за неподчинение природе, лакей по приказу заражает ее сифилисом, а затем дочь зашивает ей влагалище, а вокруг ликуют учителя-либертены. Стоит согласиться с теми, кто видит в этой сцене жестокую эротическую пародию на революционные праздники, в центре которых чаще всего была женщина — мать, юная дева, Республика, богиня Разума.

«Философия в будуаре» принесла де Саду немного денег, и он, вдохновленный, продолжил писать, тем более что цензурных запретов на пути его сочинений не стояло. Но его финансовое положение по-прежнему оставляло желать лучшего. Точно неизвестно, на какие доходы он в то время жил, впал ли в нищету, как пишут одни, или все же успешно справлялся с бытовыми трудностями, как утверждают другие, и даже принимал гостей из Прованса, приехавших добиться аудиенции у депутатов. А так как депутаты были знакомыми Констанс, видимо, делами земляков де Сада занималась она. Констанс же и нашла покупателя на Ла-Кост, с которым де Сад давно решил расстаться. После известия о варварском разграблении Ла-Коста он потерял интерес к своей некогда любимой крепости. Теперь сентиментальные детские воспоминания уносили его в Соман. «В Париже у меня работы еще на четыре года, а потом, если Господь еще отведет мне времени, я непременно вернусь умирать в Соман», — писал он Гофриди. Интересно, какую работу он имел в виду? «Новую Жюстину», «Благодеяния порока»?