Маринисты - [14]
– Ну и прекрасно. Одно из главных антиразрушителей любви – это доверие. Только доверие может спасти любовь. Хотя… Хотя именно оно иногда и губит.
– Это к нам не относится, Док.
– Жаль, что она мне так и не доверяет, – он грустно улыбнулся и поправил свои круглые очки. – А я, виртуоз слова и мысли, так и не могу ее убедить в обратном.
Я пожал плечами. Мне нечего было сказать.
– Вы часто уезжаете, Тим. И я мог бы ей чем-то помочь в это время. Разве не так? Слон тоже любит ее, но он, увы, нем.
– Защита порой не нуждается в словах. Кулаком можно дать и молча.
Он вновь рассмеялся своей некрасивой улыбкой, полной зубов.
– Я противник кулаков, Тим. Я сторонник только словесной защиты. Поверьте, она гораздо сильнее.
– Всего доброго, Бережнов, – и я пожал ему руку. – До встречи.
Марина злилась, когда я ходил к Бережнову. Надувала свои большие губы. И отворачивалась к окну.
– Терпеть его не могу.
– Но за что, Марина? Я не понимаю? Конечно, я согласен, в нем много неприятного. Но это скорее от болтливости.
– Скорее от его ума, – поправила она меня. – А слишком заумные люди… Я это хорошо воняла. Они способны на крайности. Благородство не в его вкусе. Ты только всмотрись в его улыбку. Значит он способен на обратное.
– Слон тоже не Апполон, Марина. Но ты его любишь.
– Слон безобразен. Но разве ты не замечаешь его обаяния? И сколько отталкивающего в Бережнове!
Я с ней не согласился. Но не во всем. Я не любил судить по внешности. Потому что как художник понимал, что внешнее проявление натуры – это зачастую обман. Обман, которым мы, художники, в основном и пользуемся.
Это был последний наш вечер с Мариной. И мы этого тогда еще не знали и не могли знать. Ничего не говорило о нашей разлуке. И я, как всегда, привычным жестом набросил куртку, захватил мольберт и крепко обнял Марину.
– Марина, девочка моя. Ну давай хотя бы сегодня ты не станешь плакать и злиться на меня. Сделай мне этот подарок. Ведь я вновь приеду. Время идет и оно обязательно пройдет. Все, как всегда…
– Но так не бывает, Тим! Мне страшно. Слишком уж часто все повторяется. Вдруг это не повторится. Твой приезд. Я. Твои картины у моря.
– Ты повторяешь это каждый раз, Марина. И тем не менее все повторяется. Истому что нас уже ничто не сможет разлучить. Я это знаю точно. И ты это тоже должна знать.
Но Марина не выдержала и расплакалась.
– Ну вот, опять слезы, – я поцеловал это милое заплаканное лицо. – Ну все, Марина. Не надо. Ты делаешь мне больно. И я оторвал силой ее от своей груди. – Еще чуть-чуть, еще совсем капельку, ты потерпи. И мы никогда больше не расстанемся. Я улыбнулся. Я искренне верил в свои слова. Я ни о чем не догадывался.
– Я провожу тебя, Тим.
– Что ты! Посмотри какой дождь! Я не хочу, чтобы ты заболела. Я не хочу, чтобы тебе когда-нибудь было больно. Я пойду, Марина…
– Слон, проводи ты его.
Слон с готовностью кивнул. И Марина протянула ему свое большой серый зонт.
– Слон, проводи его. И возвращайся сразу же ко мне! Я расскажу тебе, как мне грустно и одиноко. Мы целый вечер будем болтать с тобой о Тиме. Хорошо, Слон? Я снова и снова расскажу тебе, как я его люблю…
Она протянула мне руку. И слон потерся своей небритой щекой о ее ладонь.
– Пока, моя девочка, – и я, как можно веселее подмигнул ей. Не ругай меня сильно. А то следующий раз не помирюсь с тобой.
– Пока, Тим, – сквозь слезы выдавила она.
Я знал, что она прильнула к окну. Я знал, что она смотрит нам вслед. Но не оборачивался. И не хотел встречаться с ней взглядом. Я не хотел лишних упреков и слез. Я знал, что в любом случае обязательно вернусь. И никакие силы не смогут нас разлучить. Но силы судьбы я так и недооценил. И в этом была, возможно, моя главная ошибка.
Слон держал зонт над моей головой. И неуклюже ступал своими косолапыми лапами по вязкой грязи. И его рваные тапки промокли насквозь. И на его узкий дырявый пиджак с короткими до смешного рукавами попадали грязные брызги.
– Бедный мой Слон. В следующий приезд я обязательно куплю тебе ботинки. Блестящие, лаковые. И куртку тебе подарю, Слон. И выброшу ко всем чертям твои старые вещи!
Слон от неловкости еще больше сгорбился. И попытался подтянуть рукава. Но бесполезно. Они были слишком уж коротки.
– Ничего, Слон. Все образуется. Все будет – класс! Ты мне веришь?
Он закивал своей стриженой головой.
– Если бы ты знал, Слон, как мне без нее плохо! Я впервые узнал, что значит любить женщину. И я впервые узнал, что такое настоящая женщина. Если бы ты знал, какие глупые куклы окружали меня. А Марина… Она совсем другая. Она ни на кого не похожа. Правда, Слон? Вот так. И я все сделаю, чтобы мы были вместе. А ты знаешь, Слон, это случится совсем скоро! Гораздо скорее, чем думаешь ты и чем думает она. И, возможно, следующий приезд, станет последней нашей встречей. Потому что больше мы с ней не расстанемся. Никогда!
Слон радостно улыбнулся своей безобразной улыбкой. И заглянул вглубь моих глаз, словно удостовериться, не вру ли я.
– Я не вру, Слон. Мои дела идут неплохо. А за эту работу, – и я кивнул на картину, – мне могут заплатить немало. – Мы уже можем снимать квартиру. И я заберу Марину с собой. Навсегда, Слон! И она покорит весь сумасшедший многомиллионный город! Потому что она совсем другая!
Впервые напечатана в 1997 г . в литературном журнале «Брызги шампанского». Вышла в авторском сборнике: «Улица вечерних услад», серия «Очарованная душа», издательство «ЭКСМО-Пресс», 1998, Москва.
Каждый человек хоть раз в жизни да пожелал забыть ЭТО. Неприятный эпизод, обиду, плохого человека, неблаговидный поступок и многое-многое другое. Чтобы в сухом остатке оказалось так, как у героя знаменитой кинокомедии: «тут – помню, а тут – не помню»… Вот и роман Елены Сазанович «Всё хоккей!», журнальный вариант которого увидел свет в недавнем номере литературного альманаха «Подвиг», посвящён не только хоккею. Вернее, не столько хоккею, сколько некоторым особенностям миропонимания, стимулирующим желания/способности забывать всё неприятное.Именно так и живёт главный герой (и антигерой одновременно) Талик – удачливый и даже талантливый хоккеист, имеющий всё и живущий как бог.
(Журнальный вариант опубликован в «Юности» 2002, № 3, 4, 6. Отрывок из романа вышел в сборнике «Московский год прозы-2014», изданный «Литературной газетой».)Этот роман был написан в смутные 90-е годы. И стал, практически, первым произведением, в котором честно и бескомпромиссно показано то страшное для нашей страны время. И все же это не политический бестселлер, а роман о любви, дружбе и предательстве. О целом поколении, на долю которого выпали все испытания тех беспокойных и переломных лет. Его можно без преувеличения сравнить с романом Эриха Мария Ремарка «Три товарища».
Впервые опубликован в литературном журнале "Юность" ( 1996 г ., № 4, 5, 6) под названием «Все дурное в ночи». В этом же году вышел отдельной книгой «Смертоносная чаша» (серия "Современный российский детектив") в издательстве "Локид", Москва.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.