Все это было абсолютное вранье, и Кирилл даже не пытался придать своим словам особого правдоподобия, но Марина не выдержала, кивнула ему в знак согласия, за что потом ей досталось от Ксаны.
Получив подтверждение, что он присутствовал там, где на самом деле отсутствовал, Кирилл развернулся. Он обставил свое появление таким шумом, грохотом, так умудрился в одно и то же время являться в нескольких местах сразу, с видом деловым и озабоченным, что за два дня его присутствия у всех создалось впечатление, что он тут был всегда, что без него просто не обошлись бы, пропали бы. А еще с легкой руки Кирилла завелся обычай собираться вместе, петь, вести разговоры о театре, слушать фамильярные высказывания Кирилла о знаменитых людях и думать, что любой, и ты, и я, ничуть не хуже этих актеров и до славы рукой подать. И впервые возник вопрос, который возникает у всех первокурсников:
— А почему бы нам не создать свой театр? Кирилл был «за». Он говорил про этот уже почти реальный для всех свой театр, и все в него поверили. Все, кроме самого Кирилла, потому что у Кирилла была другая задача: он честно следил за трудовой практикой студентов и, главное, сумел убедить в своей честности и себя самого.
— Марин, ты спишь?
— Нет.
— Марин, я опять что–нибудь не так?
— Все так. На этот раз.
— Но я зря сказал Ане о своих чувствах?
— По–моему, она не заметила ни твоих чувств, ни твоих слов.
— Марин, ты ее не любишь!
— Предположим.
— Не предположим, а факт.
— Не совсем факт.
— Но она такая красивая!
— Ага.
— Такая умная!
— Ага.
— Ну что ты заладила: ага да ага! Стасик, полуодетый, забегал по комнате.
— Не любишь ты ее, не любишь, я знаю. Это… плебейство с твоей стороны!
— Чего, чего?
— Плебейство…
— Ух ты, какие слова появились в лексиконе у воронежских ребят!
— Да, плебейство, она же к тебе хорошо, она тебя же…
— Спи, аристократ.
— Знаешь, Сакен сказал, что у нас на курсе ты самая умная.
— Вот уж!
— Да, да… Между прочим, Сакен из княжеской семьи. Ну, из казахских князей, из восточных…
— Ну и что это меняет?
— Ничего, я так.
— Нет, ты не так. То у тебя плебеи, то у тебя князья, набрался, тоже мне…
— Подумаешь, и сказать нельзя.
— Нельзя. Днем говори, а ночью дай спать. И катись к себе за шкаф, понял?
— Ладно. Стасик поплелся за шкаф, лег на свою раскладушку
Он молчал так долго, что Марина решила уже — спит и хотела вернуться к собственным мыслям. О том, что будет завтра. Но Стасик вдруг опять заговорил:
— Марин, ты спишь?
— Сплю.
— Раз отвечаешь, значит, не спишь!
— Ну, не сплю, не сплю. Что еще у тебя?
— Марин, а ты выдумала тот одинокий этаж?
— О господи!
— Нет, ну правда!
— Не знаю. Просто когда утром входишь в темную парадную… Кажется, это было на Таврической. Я вхожу, а на меня из темноты летит белая фигура! Белая–белая, как в саване.
— Нет, ты серьезно?
— Хоть завтра могу показать. Там такой старый дом и в парадном белая мраморная статуя.
— А тот одинокий этаж?
— Тоже был. Одна квартира в пятиэтажном доме. Долго–долго шла по лестнице… Все двери были фальшивые, кроме той. Квартира со стеклянным потолком. Странный свет и запах старых книг. И гравюры. Приветливые старики. Такие, каких сейчас и не бывает. И покой…
— Ты устаешь от людей?
— Наверное.
— А я нет. Мне все мало. Я всегда был так одинок. А теперь нет.
— Ну и слава богу.
— Марин, хочешь, я тебе что–то скажу?
— Скажи.
— Марин, а когда мы ползуночки твоему племяннику покупали… Помнишь, для посылки?
— Ну?
— Не скажу.
— Раз уж начал — скажи!
— Нет, не скажу! Ты запрещаешь!
— Ну и спи тогда, и не мешай.
— Ладно, скажу.
— Нет, не надо уж.
— Скажу, вот и скажу. Я… я волновался.
— То есть?
— Я и правда представил, что у меня ребенок. У меня и у тебя. От тебя ребенок.
— От меня? То есть как это?
— Ну, у тебя от меня ребенок, и мы ему покупаем ползунки… —
— Ты, идиот, если ты сейчас же не замолчишь!..
— Спокойной ночи.
Но уснуть им не удалось. Квартиру разбудили звонки, вся дюжина коммунальных звонков трезвонила оптом и в розницу. Либо случился пожар, либо звонил какой–то пьяный, сумасшедший, нахал.
Соседи в кальсонах и ночных сорочках выскочили в коридор, но открывать не решались. Марина, а за ней Стасик под всеобщими взглядами прошли к двери.
— Кто там? — звонким от страха и напряжения голосом спросила Марина.
— Мне Морозову Марину, — ответил безмятежный женский голосок.
Марина открыла дверь. На пороге стояла незнакомая девушка, одетая так, как одеваются только для показа мод.
— Я была в общежитии, но на меня не хватило места. Мне сказали ехать к тебе. Зовут меня Жанна.
— Марина, — хриплым петухом отозвалась Марина. — А это Стасик.
Извиниться перед жильцами Жанна не подумала, это сделал за нее Стасик, он же понес и огромный, невиданный по размерам чемодан.
Жанна вошла в комнату, цепко все осмотрела. (Взгляд воровки, подумалось Марине, хоть она никогда в жизни не видела воровок.)
— Плоховато живешь, — сказала Жанна.
— Как могу.
— А раскладушечка что, для блезиру поставлена?
— Для какого блезиру?
— Ну, если соседи утром за спичками войдут, то — как в лучших домах Филадельфии — два спальных места, а?
— Послушайте, какое вы имеете право… — начала Марина.
— Верно, — отрезала Жанна, — значит, я появилась тем более вовремя… Долго в такие детские игры не поиграешь. Ладно, гасите свет, я хочу спать, прилягу вот тут, на раскладушечке. А завтра этот шизик будет ночевать в общежитии, в комнате номер пять. Ясно?
