Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925 - [31]
— Вот поезжай, еще поработай, тогда сделаешь, ведь будет интереснее…
— Да, вот Бор<ис> Ал<ександрович>, если подвернется покупатель, значит, еще успею съездить. Хорошо бы еще поработать, а то денег нет ничего… А хорошо у них… Отдыхаешь за все время, ни пайков, ни Смоленского, знай, работай.
— Катя! А вот Бор<ис> Ал<ександрович> собрался ехать в Воронеж, хорошо бы масла… Ведь по 10–12 тысяч фунт!
— Вот бы Бор<ис> Ал<ександрович>, я Вам очень была бы благодарна. Эх, сейчас побегу займу денег.
— Да подожди, он через неделю едет, куда спешишь. Ты вот квартиру ему достань, ведь он приедет с сестрой, Ольгой Александровной и им хорошо бы две комнаты…
— Надо будет узнать. Ты знаешь, вот хорошо бы было у этих… Там есть одна комната, они ее потому и уступят. Да, и вот у этих-то тоже может быть комната, даже две… Вот жалко, Бор<ис> Ал<ександрович>, Вы раньше-то, а то к нам бы в ту большую, а то живет дама, не художник, не наша…
— Да, он уж какую <…> у нас еще тогда в первый день, но ее как раз заняли.
— Да, но я пойду, Бор<ис> Ал<ександрович>, с комнатой мы уладим.
— Бор<ис> Ал<ександрович>, а вот эту вещь на продукты моей матери, она золотая, в ней 103 <нрзб> золота, это даме-кое зеркальце. Хотя бы <нрзб> 300.000 р., и на них <нрзб> продукты, а то она у меня голодает. — Бор<ис> Ал<ександрович>, <нрзб> эскиз. Вот здесь кусты <нрзб> и еще что-нибудь, вот здесь маленький <…> и согнутая над ним береза…..
Интереснее всего здесь вот это место около куста. Видите, лавочка и сидит на ней <нрзб>. Не то он ее изучает не то целует. Ну, там посмотрите.
А как хорошо, Бор<ис> Ал<ександрович>, что я успел тут снять размеры всех рам. Эх, вот у меня в одной комнате, загляните сюда, вот видите какая рама, вот написать такую большую вещь. Эх, еще бы съездить и поработать, а затем писать. Теперь мне хватит работы.
Вот я встретил Грабаря[127] и сказал: «Игорь Антонович, я вернулся из Звенигорода с этюдов. Привез работы, заходите посмотреть». Отнекался, как будто бы занят, много дел, надо бежать. А ведь они уже не видели моих новых работ вот уже три года, и почем это они знают, что у меня нет хороших вещей. Да, выставка нужна… Тогда-то все наши министры придут, очень по обязанности, по службе заняты.
27.08.21. Москва
Дорогая Олечка!
Пришел к Чаброву и застал Талю Березникову[128]. Она собирается уходить через пять минут, но я, кажется, уговорил ее посидеть для меня еще 10 минут.
Сейчас у нас будет решающий разговор о «Батумской коммуне», но это пусть тебя не пугает, так как я решил выехать в Воронеж[129] в среду или четверг на той неделе, и мы с тобой решим все вопросы о нашей жизни на этот год.
Я твердо решил с этого моего приезда к тебе — с тобой не расставаться, и если бы ты почему-нибудь <не> захотела ехать в Батум, то я, несмотря на безумное преступление по отношению ко всей коммуне, включая и Чаброва, и Марину, и Алечку, тоже не поехал бы.
Это должно подтвердить мою твердость и верность по отношению к тебе — ты для меня теперь все! Вот тебе документальное подтверждение, которое было заслушано Мариной, Асей и поэтом Миндлиным.
Сестре
23 августа 1921 год. Москва
Марина хвалит этот стих как документ, и ей понравились некоторые строки и выражения, особенно:
и
об этой строке она сказала, что они прекрасны для начала нового стиха — это открывает перспективы для меня. Она рассердилась и <…> о «счастье с тобою быть». Ей и М<индли>ну понравилось второе стихотворение, которое я им прочел, посвященное Гогену. Особенно конец.
Гогену
25 августа 1921 год. Москва.
Вот то, что во мне выпирает независимо от меня, но я не придаю этому никакого значения, так как это сейчас происходит из-за отсутствия мастерской и красок.
Очень рад буду с тобой увидеться «на страждущим пути», на которой ты сошла как русский богатырь после многолетнего сидения. Мы с тобой прекрасно совместимся. Думаю, что в Воронеже я буду в пятницу или субботу на той неделе, — значит через неделю, и мы с тобой все решим. Все от нас, а не мы от всего! Правда прекрасна!
Писем от тебя со дня приезда еще не имею. Жму руку прекраснейшей из прекраснейших женщин — моей дорогой сестры Олечки.
Твой брат Борис.
Таля досидела спокойно, так как я ей сейчас напишу записку коменданту.
