Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925 - [214]
После нее на трибуне появился колобок, или сыр, катающийся в масле, — Семашко[679]. Встретили его как отца родного, как оперного тенора. С первого же слова он всецело овладел вниманием аудитории и сказал яркую, сильную, живую речь о Ленине. Замелькали в тишине белые платочки, вставало величие, простота и мудрость «всемирного вождя» — Ленина.
Потом был траурный концерт — прекрасный хор, оркестр. А на экране — над эстрадой — похороны Ленина. Было особенное, сильное впечатление от сознания, что все это было именно здесь, в этих стенах. Грандиозное, многомиллионное, народное траурное действо, зрелище скорби страны, народа — траур народа, перелившийся из Москвы по всей стране. Многие плакали — тихо, безмолвно. И тут же бутерброды с колбасой и крымские румяные яблоки.
Поразили меня спокойствие и простота этих женщин, уместность их в этом пышном, старинном, царственном Колонном бальном зале. Может быть потому, что здесь их было так много, и потому, что они пришли сюда не для танцев, а на конференцию. Она устроена умно и внимательно. И получилось впечатление, что такие конференции нужны. Я с глубоким удовольствием слушала рассказ нашей поварихи Марьюшки. Она рассказывала мне очень подробно, как будто я сама не была там с нею. Рассказала она несравнимо лучше меня, и я попросила Марьюшку рассказать о конференции няням и всем у нас в санатории. А я добавила кое-что, о чем Марьюшка только упомянула (содержание речей Семашко, Коллонтай, записанные мною некоторые сведения и цифры из речей других ораторов). После нашего рассказа наши няни пожалели, что не поехали на конференцию. Скотница Лиза объявила, что и она решила быть сознательной. На бутерброды и яблоки я не обратила внимание, а Марьюшка говорила о них с умилением, как о почетном угощении гостей конференции. Я прибавила тут же, что женщины на конференции были не только гостьями, но скорее хозяйками. После доклада ко мне подошел человек, которого я не замечала, хотя и видела в канцелярии. Он сказал, что я с большим тактом «выдвинула» Марьюшку, как «опытного агитатора». Я ахнула (не вслух, конечно).
После конференции (от 2 часов до 12 часов ночи была эта конференция) — у Добровых. Горячий чай, что-то вкусное, теплая ванна, чистая мягкая постель под шелковым пуховым одеялом — от приветливого уюта и дружественного тепла в этом доме (в этой семье) я сразу отдохнула, и было так хорошо, что и спать не захотела. А тут еще на столике оказалась «Маленькая хозяйка большого дома» Джека Лондона. Не удержалась и прочла этот роман (до 5 часов утра). Встала в 8 часов утра и успела попасть к 10 часам утра на работу в Долгих Прудах. (Роман увлекателен, но клондайкские рассказы и другие романы лучше.)
Вчера я была в Москве на конференции. А в Долгие Пруды вчера днем приезжал «высокий старик Ефимов». Няня Агаша сказала ему, что я в Москве до завтра.
Он уехал в Москву со следующим поездом.
…«Приезжал высокий старик Ефимов». Хорошо? Хорошо, что и не застал меня. Мне теперь легче быть свободной — и свободной не поневоле, а уже по воле своей.
Посмотрим, что скажу об этом через некоторое время.
Но я знаю, что на свете есть радость. Радостно мне. И свободно. И бывает так, что все на свете — вот в этом такте общей, мировой (космической?) гармонии. Что еще? Боль я не спрятала в сердце. Положила ее на ладонь и подняла ее к солнцу. Она и проросла какими-то новыми ростками. Это не опустошение, это новые ростки души, жизни. И еще будут другие, мне еще неведомые. И пусть будет все, что придет в жизни.
Зачем, почему он приезжал? Я была бы рада ему, постаралась бы не удивиться, потому что, поистине, я удивилась его приезду — не ждала уже.
Вчера (22 февраля) Иоанн приехал в 2 часа дня. Уехал сегодня утром.
«Тревога одолела. Соскучился. Не работалось. Не мог не приехать».
Когда мы стояли в снежном шатре под ветками огромной ели, вдруг нас обвеяло снежное прозрачное крыло, пороша, снежный звездный тонкий дождь, дождь с елки. Крупные сухие кристаллы снега. Запах снега, хвои. И опять — легкая пригоршня снега, как поцелуй, как легенда. Снег целовал звездами. Тепло, тепло, морозушко! Удивительно падал этот снег, не было даже дыхания ветра, елка не шевелилась, снег падал сам тонкой сеткой, порошей, прозрачным облачком.
…«Дома часто бывает Павел Александрович (Флор<енский>). Понравился мой брат — Борис Александрович — он очень интересно рассказал о Художеств<енных> мастерских в Воронеже, как он их организовал. Недели полторы у них живет Мария Влад<имировна> Фаворская. И Влад<имир> Андреевич бывает у них очень часто.
Смерть старика Фаворского Андрея Евграфовича прошла спокойно. Он насытился годами и умер спокойно. Звонил несколько раз к Добровым. Говорил с Алекс<андром> Викторовичем, спасибо ему».
Чай пили у милой Юлии Николаевны. Дорога на станцию. Снежная тишина на платформе. За полминуты до поезда вдруг решил остаться до завтра. Дорога со станции. Листки его иероглифов-записей. Расшифровка их — получился интересный рассказ о разговорах Флор<енского>, об именах, об образке Предтечи Крылатого.
