Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой. 1916—1925 - [185]

Мы сидели за столиком Адриана — я и Иван Семенович. Нина Яковлевна, Елена Владимировна и Владимир Дмитриевич были в этой же комнате чем-то увлечены около печки, все трое живо что-то рассказывали. Я случайно повернула штепсель стоящей на столе лампочки с зеленым шелковым колпачком, и она, закрывая свет от меня, осветила лицо Иоанна снизу. Он не закрыл глаз и смотрел, как и до этого на меня. И было лицо его такой нечеловеческой красоты, что нет слов рассказать. Лицо из сна в Зосимовой Пустыни! (особенно при этом освещении, а если погасить лампочку?). Я погасила лампочку. Лицо не изменилось и все так же искрилось, как потоками искр и света из глаз. Боже, да что же это. Я перестала смотреть на него и что-то ответила кому-то. Елена Владимировна принесла сверток игрушек для Никиты Фаворского. Я положила его в свой заплечный мешок и стала прощаться со всеми.

Иоанн пошел со мною. Показал мне любимый свой образ из меди — образ Иоанна Предтечи крылатого. У него целая коллекция таких старинных медных образков (литых?). Перекрестил меня образом Иоанна, я поцеловала образ. Он был очень серьезен.

Очень оставляли меня до завтра, сегодня скоро придет отец Павел и будет у них весь вечер.

…В один из первых вечеров моих в Москве. Иван Семенович был у меня — у Добровых. «Пришелся ко двору». Очень понравился всему дому. Всем и старым и молодым.

8 февраля. Сергиев Посад

С утра — приготовление к соборованию Варвары Федоровны. Лампада, чистые скатерти, пшеница, вино, елей, свечи.

…пшеница, вино и елей, свечи, одежды, «трапеза». Батюшка, Наталья Дмитриевна, Михаил Владимирович, Наташа, Вавочка и я. Устроила полочку для икон. У меня три иконы — мамина по завету прабабушек — «Скорбящих Радость», икона-благословение старца в Зосимовой Пустыни — Михаил Архистратиг и икона от Ивана Васильевича, отчима — Спаситель.

9 февраля

Завтра три года со дня смерти мамы. Утром сегодня причастилась Варвара Федоровна. Вечером перед лекцией буду у всенощной, завтра — у ранней обедни.

Александра Викторовича забинтовали в гипсовый корсет. Какое счастье было, когда Сергей Михайлович Духовский[606] сказал (и настоял на консилиуме), что нужен только корсет и было отменено трехмесячное лежание на гипсовой дыбе. У Александра Викторовича — спондилит — туберкулез позвоночника. В этот приезд особенно подружилась и полюбила Александра Викторовича (раньше как-то — как часть Шуры, а сейчас и не отделяла его от нее, и отдельно, как именно его). Дай Бог ему силы и здоровья.

Келья № 31 в общежитии Сергиевского Педагогического Техникума, где раньше жили лаврские монахи, монастырского духу не осталось. Дошкольницы, много громких неприятных девчонок, подростков, остроконечных шапок. (Тут же и общежитие слушателей Военной академии.) Почти везде рубят дрова, живут как беженцы, перелетные птицы, саранча. Холодно, громко, тесно, голодно. («Отменили питание».) Не уютно, не устроена молодежь.

И пока в келье 31 ждала одну из дошкольниц, чтобы дать ей своего Гомера, пока ответила на бесконечную анкету о социальном положении моих умерших родителях и об образе моей жизни (социальная чистка учащихся), прошло время на минутку забежать в церковь.

Сейчас в моей комнате с кафельной лежанкой на Красюковке будет лекция Вавочки, коллективное чтение гомеровских гекзаметров.

10 февраля

Три года со дня смерти мамы. Все, что было за девять дней болезни мамы, этот день и дни за ним помню ясно, вне времени. Тогда — теперь.

Всенощная. Свете тихий. Хвалите имя Господне. Свеча Божьей матери о маме.

11 февраля

Вчера с Вавочкой вместе дошли до Красного Креста, я ко всенощной, а она к меднику — надо починить таз.

Вечерняя заря, малиновый бархат, пурпур, персик, золотые стрелы, мечи и трубы на небе. Звонкий крепкий мороз.

Варваре Федоровне лучше. Вавочка молит Бога о мире и кротости. Умири, Господи, и меня. Нет и во мне кротости. Угрюмость, усталость, гнев, неприятие. Глухота, слепота и немота.

После всенощной была у Фаворских. Марии Владимировне размечталось рядиться на Масленице. Выяснилось, что Владимир Андреевич не сможет приехать из Москвы. Мария Владимировна огорчилась: «Кто же у нас будет самый главный? Самого главного-то и не будет — без тебя мне не будет интересно».

Как-то Иван Семенович рассказал мне о свой поездке с Флоренским из Москвы в Сергиево, на площадке последнего вагона. Родился Флоренский в вагоне[607]. Отец его — инженер, строил Владикавказскую железную дорогу. Мать его ездила с мужем в вагоне, убранном персидскими коврами и удобно устроенном. В этом вагоне и родился отец Павел. Однажды, плохо спеленатый, он как-то подкатился к краю высокого обрыва над рекой Курой и сорвался вниз. Его успели поймать. И лет до семи ему часто снилось падение с высокого обрыва.

Отец Павел диктует свои вещи Софье Ивановне Огнёвой.

12 февраля

Сон. В большом доме мне и моим братьям отвели какую-то комнату для ночлега (в пути, в незнакомом городе). Когда я, Володя и Боря (или Всева) вошли в нее, дверь плотно затворилась, и оставшийся за нею Всева (или Боря) не мог открыть ее и стал стучать и кричать. Я и Володя старались помочь открыть и уговаривали не кричать: уже ночь, спят, не надо.