Марианская впадина - [33]

Я лихорадочно крутила аппарат туда-сюда и наконец нашла штекер для подключения. В задней части фургона, у кровати с голубым бельем в цветочек увидела трансформатор. Включила его, и он монотонно загудел, я тут же воткнула штекер кислородного аппарата в гнездо. Волна облегчения окатила меня: прибор заработал. Чтобы хватило длины провода, я пододвинула трансформатор ближе к Гельмуту. Он склонился еще ниже к полу, и голова находилась на уровне верхней ступеньки. Я присела сзади него, и он приклонил голову к моему колену. Я приподняла его подбородок и вставила кислородную трубку ему в нос.

– Дышим медленно и спокойно, хорошо? – сказала я.

Гельмут слабо поднял руку – в знак того, что он понял. Через некоторое время он действительно стал дышать ритмичнее и глубже. Несколько минут спустя – десять минут или сто, я совсем потеряла чувство времени – он немного выпрямился. Я спустилась из фургона и села перед ним на землю.

Синева с губ ушла, но брызги крови остались.

Не знаю, сколько мы так просидели. На площадке кемпинга мы по-прежнему были одни, и это заставляло меня нервничать.

– Давайте я неотложку вызову, – предложила я.

– С ума сошли, что ли? – Гельмут замотал головой.

То, что ему опять хватало воздуха, чтобы на меня рыкнуть, было хорошим знаком. Я встала, собрала Лутц, которая вновь оказалась в центре внимания Джуди. Обернувшись, я увидела, что Гельмут уже активничает. Он как раз усаживался на свой стул, а я заняла за столом место напротив него. На булочки попали капли крови, хлеб как будто остался чистым, но я не была уверена. Есть все равно уже не хотелось.

Мы просидели так около часа, пока Гельмут не вынул трубку из носа и выключил кислородный аппарат, а я просто держала Лутц на руках и гладила Джуди.

– Кофе уже холодный, – сказал он тихо.

Голос звучал хрипло и с напряжением. «Кофе холодный, а боль еще жжет», – подумала я.

– Теперь скажете уже наконец, что с вами?

– Это…

– Да-да, знаю: ничего… Поэтому вы и кашляете кровью и возите с собой кислородный аппарат. Естественно.

– … Я, вообще-то, хотел сказать: это рак легких.

Я гладила Лутц, сидящую у меня на коленях. Меня как обухом по голове ударили. Никто не говорил ни слова.

– Что говорят врачи? – спросила я наконец.

– А, да что они скажут?

Гельмут отмахнулся и налил себе холодного кофе, предварительно вытерев кружку полотенцем от следов крови.

– Извините: везде кровь. Неприятность такая, – он смотрел на забрызганный стол.

– Что врачи говорят, я спросила.

– А вот не надо тут с требованиями выступать, мы знакомы-то меньше недели.

– Скажете, когда вам надоест увиливать от ответа.

Гельмут пил кофе, он взял мою кружку и тоже вытер ее, хотя на нее ничего не попало, налил наполовину кофе, а потом молоко.

– Я скоро умру, понятно же. Поэтому я и торопился сделать все быстрее: ну, выкопать урну и так далее. Я не мог ждать. Я же не могу уйти, не выполнив обещания.

– Обещание привезти Хельгу в горы после смерти?

– Да нет. Не совсем. Я же ей обещал, что мы в горы поедем. Ну, до ее смерти. А потом… – он замолчал и стал водить узловатым пальцем по краю своей чашки, – …потом она взяла и умерла, не дождавшись! – крикнул он, негодуя. – Я незадолго до этого купил трейлер, – рассказывал он дальше. – Я для этого газеты развозил, на мотороллере. Знаете, как на таком ездить? Потом все кости болят. Но наши сбережения в банке мы не могли снять. Долгосрочный вклад, мы для детей сделали. У меня на счете было всего около четырех тысяч евро. Но я хотел хороший трейлер, со всеми удобствами. Я не хотел везти Хельгу в горы на рухляди какой-то. Такой трейлер девять тысяч стоил. Поэтому мне подрабатывать надо было дополнительно к пенсии. Иначе не хватило бы, – он наморщил лоб и глотнул кофе. – Каждое утро я вставал в четыре утра и развозил газеты, почти целый год. Мотороллер мне издательство предоставило, но про амортизаторы они, видимо, не слыхали. А когда было холодно, осенью или зимой, холод до костей пробирал. Ужасно. А еще скользко было, вы себе не представляете. Но я накопил деньги и купил трейлер. Я хотел сюрприз сделать. Она-то ведь думала, мы поедем на обыкновенном автомобиле. А потом Хельга упала в душе, когда я был в разъездах. Она лежала там часа три или четыре, одна… А когда я пришел… – он немного задыхался, рассказывая, и остановился, чтобы перевести дыхание. Я молча ждала продолжения истории. Через две-три минуты и нескольких глотков кофе его дыхание нормализовалось. – Когда я пришел, она лежала в душе со сломанной ногой и не могла встать. Я вызвал скорую, ее увезли в больницу, а потом… – он сжал руку в кулак, его подбородок дрожал. – … потом они отняли ее у меня! В дом престарелых забрали, потому что она якобы не могла сама себя обслуживать. Но ведь я-то был! Я всегда был рядом, один раз только меня не оказалось… Но это же ради нее! Я же не для себя! Я же не могу разорваться на части! Из-за этого не отправляют человека просто так в дом престарелых. Один раз произошел несчастный случай, один единственный раз! – он ударил кулаком по столу, так что посуда подпрыгнула. Он тяжело дышал. – Дети так решили. Просто так, взяли и решили. Но их же и так никогда не было! И Хельга не стала спорить. Она никому не хотела быть в тягость. А где все эти годы были дети, а? Один в Гамбурге, другой в Вене. Два раза в год они приезжали, в остальное время мы оставались одни. А тут они вдруг просто являются и полагают, что знают, как лучше! – он сидел с багровым лицом.