Маргарита - [4]

— Я бы сказал, это несколько неделикатно в отношении того, кто потом наложил на себя руки.

Митя подумал, что если честно — смерть Иуды всегда выпадала для него из общего евангелического контекста, и умный собеседник, пожалуй что, правильно указал на упущенный оттенок в религиозной истории.

— Вот, — подтверждая его мысль проговорил тот, — это во-первых. А во-вторых, предательство, Дмитрий Игоревич, очень непростое понятие. Вам, как хорошо образованному гуманитарию, не приходила мысль рассмотреть его в категории самого языка.

— Этимологически, вы имеете в виду? Ну, пре-дать, предлог здесь, конечно, несет переходящую смысловую нагрузку. Передать нечто?

— Именно, и в других языках структура слова такая же. Хотя в некоторых предательство выражается другим нашим выраженьем — «измена». Но тоже, как видите, «из» и «мена» — выход из установленного менового процесса.

Собственно говоря, из этого небольшого разбора не следовали никакие серьезные выводы.

Но гость пояснил:

— Понятие, таким образом, появилось как простая комбинация обыденных слов, а выведенное из обыденного-земного не может выражать глубокие смыслы. Возьмите, например, для сравнения, слово «чудо», оно ни в коем случае не вторично.

В машине, отвозившей его домой в ближний московский загород, Митя почти сразу заснул, и за час с лишним вполне освежился.

Где-то у него визитная карточка этого интересного собеседника… вышло, что подвалила компания разогретых совсем казаков, и гость быстро откланялся, а на место его бухнулся невысокий коренасто-округлый мужик в мундире и с атрибутами непонятного войска.

Дальше, однако, помнилось, как через сонную дымку.

Мужик, побратавшийся уже с прочими атаманами, оказался головою войска американо-канадского, созданного еще до революции и укрепленного затем белым эмигрантским движением. Странное дело — Митя о такой организации раньше слыхом не слыхивал. Что еще… хамская исключительно рожа, улыбающаяся острыми зубами, которых реже во рту против нормального. Руки проворные, похожие на лапы какие-то от животного. Северо-американский этот казак первым делом налил себе водки полный фужер и опрокинул так, словно пасть его напрямую переходила в желудок, а затем проворно сложил стопочкой с почти нетронутой тарелки ушедшего гостя всю рыбу и таким же манером отправил вовнутрь. Умудрился при этом сделать своего рода «Наполеон», переслаивая севрюгу и семгу.

И нес без остановки туфту какую-то.

Теперь, когда машина повернула в родной переулок, Митя вспомнил все обстоятельней.

Словечки со псевдофольклорным окрасом: «исполать»… то есть ему, Дмитрию, исполать неизвестно что, и «к миру на погубленье сошло черное воронье», а он, опять же, «супротивна ему надёжа», и «в уговорном стремленье» — значит к Дмитрию — казачество северо-американское вместе с неграми, которые в их ряды прямо прут, они-мы выгоним супостата. Какой-то мировой масштаб получался с непонятным исходом — куда выгонять в таком случае, в космос? Затем «представитель» махнул второй фужер с водкой, понюхал тарелку и спел куплет из известной песенки «Ехали казаки по Берлину» — прочие на исполнение ответили стройным «Любо!», а Митя понял, что нужно сматываться.

Благо журналистов уже не осталось, разъехались сдавать материалы — этот, животнообразный, начал раздавать щелчки в воздух, сопровождая: «мы этих нехристей, мы этих арабов, армяшек, грузинцев разных…», хорошо не дошло до евреев, хоть и свои кругом, а все равно кто-нибудь донесет.

По дороге к крыльцу Митя подышал свежим с хвоинкой воздухом и мокрыми осенними листьями и с порога попросил жену:

— Маш, чаю бы крепкого.

— Уже готов. Ты знаешь, сообщение в Интернете — умер Смирнов.

— Это какой?

— Ну, тот самый, мульти-пульти миллиардер.

Какой еще?.. Выпил он сегодня немало, и Маша, конечно, права — с этим делом нужно кончать, трудность одна лишь, хотя очень серьезная — выпивка часть политики.

Жена всегда в две секунды ловила, в каком именно он состоянии, и сейчас ей понравилось, что вернувшись с большого банкета — в общем в нормальном, портить впечатление вопросами про Смирнова, которого — убей, он не помнит, было совсем ни к чему.

Митя прошел в гостиную, где жена уже разливала чай.

— Скажи, пожалуйста, как историк, что ты знаешь про казаков в Северной Америке? Ко мне сегодня один от них прибыл.

Чисто физиологически воспроизвелось ощущение от прощального рукопожатия с этим типом: цепкость, округлая хватка и касание острых ногтей.

— Митя, скоро казаки из Африки к тебе начнут ездить.

— Так ты не знаешь?

— А ты не знаешь, что я специалист по народникам, а не казакам? Бурков звонил.

— Что ему надо?

— Спрашивал, какие у тебя были отношения со Смирновым.

— Да никаких. Что еще спрашивал?

— Как обычно — не надоело ли тебе.

— Звучит так, словно это и твой вопрос.

— Предлагал, для начала, торгпредом в Австралию.

— Маша, как ты себе представляешь, вот я возьму все и брошу. Брошу, прежде всего, верящих мне людей?

— Нет, Митенька, ты не бросишь, но тебя, могу точно сказать, бросят наверняка.

* * *

Дома вечером министр выпил слегка коньячку и соврал жене, что очень устал.

Он совсем не устал, даже наоборот, от взвинченных нервов в голове была ясность, но очень неприятная ясность — с памятью происходит что-то скверное, и хорошо, если это просто склероз. Документы на новую партию «Эх, Россия» он просмотрел, узнал в акте регистрации собственную подпись и вспомнил — хотя не в деталях, но вспомнил — протокольный доклад по представленным документам одного из начальников департаментов. Все в полном порядке — численность отделений, выборочная проверка подписей на местах, счет, на который переведены уже полагающиеся на выборную компанию федеральные деньги. Кроме этой суммы — мелочь от частных сборов, то есть олигархическими деньгами там и не пахнет.