Маргарет Тэтчер. Женщина у власти - [93]

Первоначально в США пришли к заключению, что Англия не может победить. Расстояние, растянутость коммуникаций, календарь, соотношение сил — все было против нее. Пытаясь предотвратить военное поражение Англии и сохранить какое-то доверие к США со стороны Латинской Америки, Рейган направил Хейга с челночной миссией в стиле Генри Киссинджера в Лондон и Буэнос-Айрес, с тем чтобы он попробовал добиться решения путем переговоров. Хейг, в прошлом заместитель Киссинджера и большой любитель быть в центре внимания, охотно принял это поручение. Он переговорил с Хендерсоном, который, желая скорей покончить с «беспристрастным подходом», прямо ему сказал, что американские интересы поставлены под удар в не меньшей степени, чем английские. «Коль скоро дело дошло до нарушения границ, суверенитета и территориальной целостности с применением силы, одному Богу известно, чем это может кончиться». Что до переговоров, то Хендерсон ясно дал понять, что Тэтчер не торопится. «Если бы, скажем, была оккупирована или подверглась нападению территория США, вы ведь не приступили бы к переговорам, не восстановив положение военным путем. Ведь не сели США за стол переговоров с Японией на следующий день после Пирл-Харбора» {12}.

В Лондон Хейг прибыл с тревожными мыслями о том, что поражение Англии могло бы, став вторым Суэцем, свалить правительство Тэтчер и подорвать дух нации. «Я не привез с собой в чемодане никакого санкционированного Америкой решения», — заявил он, направляясь прямиком на Даунинг-стрит. Тэтчер встретила его в своем кабинете на втором этаже и показала ему на портреты Веллингтона и Нельсона. Смысл жеста был ясен без слов. Здесь ставка главнокомандующего; о сдаче позиций не может быть и речи. «Настрой у нее был волевой, воинственный, резко категоричный, и право безусловно было на ее стороне», — писал Хейг впоследствии. Во время неофициального делового обеда — бифштекс с картошкой — она с такой силой стучала рукой по столу, что задрожали, едва не опрокинувшись, стаканы с водой. «Не забывайте, — заявила она американскому госсекретарю, — что в 1938 году за этим самым столом сидел Невилл Чемберлен и говорил о чехах как о народе, живущем где-то далеко… а потом была мировая война, погубившая больше сорока пяти миллионов людей». «Может, нам следовало бы спросить у жителей Фолклендов об их отношении к войне?» — вполголоса заметил министр иностранных дел Пим. Тэтчер чуть не набросилась на него {13}.

Хейг поднял вопрос о возможности создания международных сил по поддержанию мира или временной администрации. Тэтчер не пожелала тратить время на обсуждение этих идей. «Слишком все это неясно. Ал», — отрезала она. Ее последнее слово: «Перестаньте толковать об американской беспристрастности и скажите хунте, чтобы она вывела войска. Только после того, как это произойдет, мы будем готовы разговаривать о будущем островов». Хейг вернулся в свой номер-люкс в фешенебельной «Клариджес» и швырнул пиджак на стул. «Принесите-ка поскорей чего-нибудь выпить, — сказал он, оттягивая мокрую от пота рубашку, прилипшую к коже. — Чертовски упрямая леди!» {14} Он телеграфировал Рейгану, что переубедить Тэтчер невозможно и что она «закусила удила». Больше всего делегацию США поразила сила ее убежденности. Она занимала более жесткую позицию, чем любой другой член ее военного кабинета. Она не поддавалась уговорам. Она была движущей силой.

Проведя еще пять часов в беседах с Тэтчер, Хейг поднялся на борт самолета военно-воздушных сил США и вылетел в Аргентину. По пути он пролетел со скоростью 505 миль в час и на высоте 30000 футов над английской эскадрой в составе сорока пяти кораблей, которая на скорости 18 узлов шла к месту назначения. Встреченный в Буэнос-Айресе 15-тысячной толпой аргентинцев, размахивающих флагами, он проследовал прямо к Каса-Росада, президентскому дворцу и штаб-квартире Гальтьери. Встреча оказалась сущей катастрофой. «Если англичане хотят прийти, пускай приходят. Мы с ними сразимся», — объявил Гальтьери. Вместе с тем Аргентина, которая традиционно поддерживала с Англией теплые отношения, была ошеломлена этим ярым ура-патриотизмом англичан, на котором умело играла Тэтчер. Министр иностранных дел Никанор Коста Мендес, похоже, был озадачен глубиной этого чувства: «Реакция англичан так нелепа, так непомерна».

Аргентинцы не хотели переговоров с Хейгом, да к тому же он точно и не знал, кто в Аргентине имеет полномочия вести их. Англия охотно дала ему шанс попытаться выработать дипломатическое решение, которое позволило бы избежать людских потерь — или потери британского суверенитета над островами. Тэтчер хорошо знала: если она отвергнет попытку дипломатического посредничества, мировое общественное мнение не пощадит Англию. Что до самого Хейга, то Тэтчер и военный кабинет были о нем невысокого мнения. Премьер-министр никогда не питала к Хейгу доверия и считала, что челночной дипломатией он занимается в основном из личных амбиций. Как сказал один из ближайших ее помощников, «она была уверена, что он вполне способен нанести удар в спину, заключив с аргентинцами сомнительную сделку ради собственной славы» {15}. Кроме того, министры военного кабинета нашли, что американский государственный секретарь неясно выражает свои мысли. Главное же, они не думали, что у него есть мысли, которые можно было бы выразить ясно. Каким образом Хейг создал себе репутацию и ухитрился стать государственным секретарем, было выше понимания Тэтчер и ее советников. «Хейг был совершенно некомпетентен», — заметил другой помощник премьер-министра {16}.