Мао Цзэдун - [16]

Мао потребовалась вся закаленная в столкновениях с отцом выдержка, чтобы пересилить окружавшую его враждебность, причем временами своим высокомерием и заносчивостью, упрямой убежденностью в собственной правоте он сам отталкивал от себя товарищей. Но и у него с течением времени появились друзья: Сяо Сань — молодой человек, ставший впоследствии известным писателем, публиковавшим свои произведения под именем Эми Сяо, и двоюродный брат, дальний родственник по линии матери, поступивший в школу годом раньше.

Проблемы в общении не помешали Мао прилежно заниматься. Учителя его любили. Довольно скоро они поняли, что этот нескладный парень отдает предпочтение наукам гуманитарным, к примеру, истории. Мао прочитал все, что мог достать, о двух великих династиях — Цинь и Хань, переживших свой расцвет в период зарождения христианства. Он научился писать классические по форме эссе и не только почувствовал, но и пронес через всю жизнь вкус к поэзии. Спустя четверть века Мао все еще помнил слова так любимой учителем музыки японской песни, посвященной победе в русско-японской войне:

Ликуют и поют гимн птахи

Весенней зелени в полях,

Гранат цветущий пламенем объят,

У ивы листья как из изумрудов.

Чем не картина?

В глазах молодежи, реформаторов и интеллектуалов, видевших спасение родины в восприятии опыта соседней страны, распахнувшей свои ворота иностранным идеям после реставрации Мэйдзи[12], Япония была примером. Поражение Китая в японо-китайской войне 1894–1895 годов продемонстрировало слабость империи, а десятью годами позже победа Японии над Россией доказала, что Азия ничуть не уступает Европе. Для Китая эта победа имела особое значение — ведь теперь Маньчжурия оказалась во власти японцев. Самым же весомым для поколения Мао был тот факт, что желтая раса в состоянии одерживать верх над белой.

«В то время, — говорил позже Мао, — я явственно осознавал и чувствовал красоту Японии, а в песне о военной победе над Россией слышал ее гордость и мощь».

С начала 90-х годов XIX века влекомые тягой к образованию на западный лад в Японию устремились многие тысячи молодых китайцев. Наиболее авторитетными из них были Кан Ювэй и Лян Цичао, ставшие позже архитекторами неудавшихся реформ императора Гуансюя и отправленные после их провала в ссылку. Главной заслугой Кан Ювэя можно считать попытку обновления конфуцианства — вместо набившего оскомину бесконечного оглядывания назад, в давно минувший «золотой век» развития китайского общества. Родившийся в Хунани Лян Цичао во главу угла ставил заимствованный у Дарвина тезис «Выживает сильнейший». Он убеждал китайское общество в том, что оно может стоять на равных рядом с другими странами только при условии коренной модернизации всей жизни.

Для китайской молодежи оба были идолами. От двоюродного брата Мао получил две книги, где обосновывалась необходимость реформ. Одна из них принадлежала перу Лян Цичао. «Я перечитывал их до тех пор, пока не выучил наизусть обе, — писал Мао впоследствии. — Кан Ювэй и Лян Цичао были моими богами».

Будучи уже семнадцатилетним юношей, Мао по-прежнему считал себя сторонником имперской системы правления: «Император и его чиновники казались мне самыми честными, мудрыми и порядочными людьми. Им не хватало лишь одного — реформ Кан Ювэя».

Но близились перемены.

ГЛАВА 2 РЕВОЛЮЦИЯ

Примерно в полдень 9 октября 1911 года в доме китайского офицера, охранявшего территорию русской концессии в Ханькоу — главном торговом городе Центрального Китая, расположенном в двух днях пути от Чанша, — взорвалась самодельная бомба. Изготовивший ее Сунь У был молодым лидером группы «Вместе — вперед!», являвшейся частью тайного революционного общества «Тунмэнхуэй», которым руководил выходец из Кантона и антимонархист по убеждениям Сунь Ятсен.

Друзья укрыли Сунь У в безопасном японском госпитале. Однако полиция, обыскав его дом, обнаружила революционные флаги, прокламации и список активистов. Цинские власти арестовали 32 человека, и к утру следующего дня троих из них уже казнили. Маньчжурский наместник. Жуйчжэн доложил в Пекин: «Сейчас повсюду уже… воцарились мир и спокойствие. Дело было раскрыто настолько быстро, что каких-либо волнений удалось избежать».

Но свершившаяся казнь имела роковые последствия. Среди расквартированных на противоположном берегу реки войск, состоявших из этнических китайцев, поползли разговоры, будто наместник собирается спровоцировать гонения на всех, в ком не течет маньчжурская кровь. К вечеру в инженерном батальоне вспыхнул мятеж. Отказавшиеся примкнуть к нему офицеры были убиты. К мятежникам присоединились сначала два пехотных полка, затем и артиллерийский. Самый упорный бой, в котором погибли несколько сот человек, разгорелся у дворца наместника. Охрану там несли пулеметчики. Ранним утром Жуйчжэн бежал на борту канонерки, оставив во власти мятежников город Учан. Годы революционной агитации принесли, наконец, свои плоды. Но победа досталась куда более высокой ценой, чем представлялось. На белых с красной каймой флагах мятежников четко выделялись иероглифы: «Син Хань, Мс Мань!» — «Возродим Хань, уничтожим маньчжуров!»