Маньяк - [39]

Яндиев на мой вопрос о Костоеве ответил философски:

— Костоев руководил операцией постольку поскольку: его же от исполнения прямых обязанностей в Прокуратуре России никто не освобождал — тоже практика не из лучших. Вот он и забегался меж двух кресел. Можно ли усидеть в Ростове, когда Россия вон как велика, сколько преступлений… Поверьте моему опыту, я с Костоевым работал тут же, в Ростове, по коррупции в прокуратуре, суде, адвокатуре. Я вам скажу, специалист он высокого класса. Но обижаются на него тоже справедливо. Высокомерен, себялюбив, не умеет считаться с другими… Нельзя так…

Что ж, пришлось отказаться от задумки с «ключевой фигурой», плетущей хитроумные сети для преступника. Лучше пусть будет правда, какой бы она ни была. Мне так кажется: не было в этом деле с самого начала «ключевой фигуры», поэтому, может, и тянулось оно годами…

Пока суд да дело…

А Чикатило начал вести себя агрессивно. То угрожал объявить голодовку, то переходил на украинский язык и требовал переводчика, то настаивал, чтобы защитником в суде у него был юрист из украинского общества «РУХ», а то и устраивал безобразные сцены с раздеванием.

Читая многочисленные публикации о ростовском деле, заметил интересную деталь: в каждой статье ставился вопрос о том, как же Костоеву удалось добиться от Чикатило признательных показаний, но ответа на него так никто и не получил. Момент был очень серьезный: по закону, если задержанный или арестованный в течение десяти дней не признался в совершенном и ему не предъявлены бесспорные обвинения, его надо отпускать, как говорится, с миром.

Именно такая ситуация сложилась и здесь. И все же Чикатило на десятый день показания дал. Разве не интересно, как следователю удалось их добиться? Костоев обходил данный момент молчанием. Как быть в подобном случае журналисту? Наверное, можно ограничиться какой-нибудь фразой о дуэли, схватке сыщика с убийцей… О мастерстве следователя… Умении расположить к себе… Но лучше знать, как это было на самом деле.

Когда стало ясно, что признательных показаний в обусловленные сроки добиться не удастся, на помощь позвали психиатра Александра Бухановского. Он должен был своими средствами убедить Чикатило в необходимости перешагнуть через мешающий ему барьер и начать сотрудничать со следствием. Целый день продолжалась эта работа. Бухановский услышал исповедь подследственного. На следующий день Чикатило начал давать показания следователю. Иногда наступали моменты, когда снова замолкал. Вызывали Бухановского, и тот обеспечивал успех допроса… Короче говоря, не было никакой схватки умов. Подследственному нужна была помощь психиатра.

Казалось бы, помог тебе человек, будь благодарен ему. Но замечаю, встречаясь с Бухановским, Костоев не здоровается, не разговаривает. Заговорил об этом с Костоевым.

— Он корыстный человек, — сразу встрепенулся Костоев. — Только и заботится, чтобы на своей идее деньги сделать…

Я напоминаю о проспективном портрете преступника, о том, как удалось получить показания Чикатило.

— В печати пишут: преступника «вычислил» психиатр. Ничего этого нет, что он мог вычислить? Пойдемте, покажу…

Идем в кабинет, с нами и прокурор Николай Герасименко. Костоев, не отдавая листок в руки, показывает: вот, дескать, предсказания Бухановского, что в них полезного?

Действительно, в этих ничего полезного нет. Они у меня тоже есть: эти «предсказания» делал другой психиатр. Очень интересно. Я достаю диктофон:

— Не надо, зачем диктофон? Мы же просто говорим…

Потом он «просто говорил» о том, что не помог психиатр и в следственном изоляторе…

Я напоминаю о том, что окончания того разговора в изоляторе до поздней ночи с нетерпением ждали и другие следователи по делу «Лесополоса». Психиатр им тоже рассказал о результатах, пообещал: «Завтра он будет давать показания». И Чикатило их начал давать…

— У Бухановского на уме деньги и мировая слава. Вот и все, — сказал Костоев…

На суде Бухановский возглавлял группу психиатров, вместе с ними постоянно находился в зале, накапливал научный материал. Исса Костоев и прокурор процесса Николай Герасименко неразлучны, постоянно что-то обсуждали над какими-то бумагами…

Подсудимый пока показания дает, приводя множество страшных деталей, хотя и предупреждал следователей, что его психика не выдержит этих воспоминаний.

— Мне на тот свет пора уже давно, — говорил Чикатило. — Я хочу ускорить суд и свой конец…

И тем не менее сначала незаметно, потом все явственнее чувствуется что-то неладное. Суд иногда вынужден уклоняться от главного, занимаясь второстепенным. Судью Леонида Акубжанова упрекают в «обвинительном уклоне», местная и центральная печать подливают масла в огонь…

В некоторых странах судьям не рекомендуют, а то и запрещают в ходе процесса вообще читать о том, что пишут по конкретному судебному разбирательству средства массовой информации. Акубжанов выступил с таким заявлением: «Анализ публикаций в центральной и местной прессе по данному делу заставляет меня сделать настоящее заявление. Журналисты в нарушение принципа презумпции невиновности уже однозначно осудили действия Чикатило, безапелляционно признав его виновным по всем пунктам предъявленного ему обвинения, хотя до приговора суда никто этого делать не вправе. Больше того, эту однозначность к безапелляционность средства массовой информации приписывают и мне, что не имеет под собой никаких оснований… Считаю необходимым сказать об этом, чтобы у общественности не возникало недоумения по поводу заявлений, сделанных якобы от моего имени…»