Мануш-Вартуш - [4]

Я совсем забыла про Фатыму. А она вдруг шагнула к столу и спокойно взяла клетку с жаворонком.

— Ты что делаешь? — заорал Денис и сжал кулаки.

Кулаки у него были большие. Но Фатыма не испугалась. Даже в лице не переменилась. Только треугольники на скулах у неё потемнели.

— Если этот джурбай твой, откуда он знает голос нашего казахского ягнятника? — спросила она невозмутимо. — Ягнятник — злая, хищная птица, он так всегда кричит, когда разозлится.

У Дениса разжались пальцы. Жаворонок, выросший в московской комнате, конечно, не знал бы голос ягнятника. Против такого доказательства возразить было нечего. Дениска мог силой отнять у нас жаворонка, но он помнил, как сурово относятся птичники к нарушителям законов. Никто не будет с ним меняться птицами или одалживать корм. Ни один, даже самый маленький голубятник, которому мама ещё пришивает носовой платок к рукаву, не станет с ним водиться. И не только наши ребята, но и все жители соседних посёлков будут иметь право загонять к себе его голубей. Без возврата. Так поступают у нас с нарушителями главного закона птичников.

И Денис не посмел пойти против него. Он только смотрел, как мы уходили, и лицо его становилось от бессильной злости, а может, и от стыда всё краснее и круглее.

— Прости, пожалуйста, но ты поступил не очень хорошо, — сказала ему на прощание Фатыма.

Когда мы прошли уже половину дороги, я спросила Фатыму:

— Фатымка, а почему ты мне тогда проиграла три партии в шашки подряд? Нарочно, да?

— Нет, — вспомнила Фатыма. — Я просто задумалась о другом. Уж извини, Леночка.

— Ты о доме своём задумалась? О маме скучала? — догадалась я.

— Угу, — призналась Фатыма. — А когда твоего джурбая слушала, не так скучала. Поменьше.

— Знаешь что… — сказала я и отчаянно махнула рукой. — Знаешь что… Бери моего джурбая. Насовсем!

Но Фатыма, точно ждала этого предложения, только головой помотала.

— Скоро моя мама найдёт лечебные водоросли. Я уеду домой. У нас там джурбаев полным-полно. А этот джурбай пусть живёт у тебя в Москве.

И, когда он запоёт, ты вспомнишь наш Казахстан и меня немножко, да?

Я хотела сказать Фатыме, что я ей настоящий друг. И ещё много всякого. Но сказала почему-то:

— Вообще птицы приносят пользу.

— Да, — согласилась Фатыма, — и они поют.

Уже стемнело. Мы шли домой. Джурбай, Фатыма и я.

Чоло-Монго

Рассказ

В этот августовский полдень улус казался необитаемым. Нигде не видно было ни одного человека. Ни одна птица не хлопала крыльями в густом воздухе. Ни одна собака не лаяла. Только еле слышно чмокала губами рыжая лошадь.

Она неподвижно стояла посреди улицы. К её седлу были пристёгнуты две плотно набитые нейлоновые сумки. А к каждой сумке пришиты кожаными нитками круглые листы картона с надписью: Научная географическая экспедиция.

Вдоль всего улуса вытянулись невысокие избы с узкими окнами. Все ставни были распахнуты. С подоконников выглядывали распустившиеся лилии, столетники, герань. Даже южанки пальмы разрослись в консервных банках и, видно, чувствовали себя здесь, в Сибири, как дома.

И слева, и справа, и спереди, и сзади к улусу подступали горы. Они были круглые, как половинки мячиков. И поросли лесом. Только одна дорога, как пробор среди зелёных кудрей, тянулась сквозь горную тайгу.

По этой дороге сейчас спускался мальчишка. Он спотыкался на каждом шагу, пыхтел, с трудом удерживал равновесие. Ему было нелегко, потому что он шёл на руках. А на руках он шёл потому, что так было интереснее: небо оказалось под ногами, а земля — над головой.

— Чоло-Монго! Чоло-Монго! Чоло-Монго! — Из крайнего домика выскочила смуглая девчонка лет шести, в голубых трусиках и белых тапочках.

Мальчишка кувырнулся на ноги, потряс головой. И тогда весь мир снова стал обычным. Земля снизу. Небо сверху.

— Чоло-Монго! Чоло-Монго! — дразнила девчонка.

— Дурёха, — снисходительно сказал мальчишка, — сколько раз тебе объяснять: меня зовут не Чоло-Монго, а Вася. Василий Угдежеков. Повтори!

— А что ты мне за это дашь?

— Дам медвежий капкан, хочешь? Он немного сломанный, но играть можно. Только смотри не прищеми руку.

— Знаешь что? — подумав, ответила девочка. — Знаешь что, Вася, ты дай мне лучше конфету.

— A y кого вчера так зуб болел, что на весь улус ревела?

Девочка насупилась.

— А вечером меня поймала бабушка Ксана и целый час мыла мне голову. Мылом! — пожаловалась она.

— Ничего, Малка, — утешил Вася. — Каждому человеку иногда приходится мыться. Пойдём лучше, я расскажу тебе, где сегодня был.

Он отвёл девочку в сторону. Туда, где под старым кедром были сложены свежие, в смолистых потёках брёвна.

— Слушай! — торжественно прошептал Вася. — Слушай, Малка, только тебе одной открою: я был на почте. Ты ведь знаешь, что такое почта?

— Это ящик. Он висит на столбике.

— Нет! В ящик бросают письма. И они там скучают, пока не придёт почтальон, дядя Серёжа, и не высыплет их к себе в клеёнчатую сумку. Потом дядя Серёжа долго-долго шагает через тайгу в Подснежное. Знаешь такое большое село на самом берегу Енисея? В нём есть преогромный дом, в целых три этажа. И вот в этом-то доме и помещается почта.

— А когда ты дашь капкан? — спросила девочка.