— Коля, а Мантыкъ?.. Ты ничего не сказалъ, когда вернется Мантыкъ?..
— Когда убьетъ двѣнадцатаго льва.
— А это долго?
— Не знаю. Вотъ его прадѣдъ пять лѣтъ потратилъ, что бы убить двѣнадцать тигровъ.
— Пять лѣтъ, — задумчиво сказала Галина. — Но это ужасно, какъ долго!.. Мнѣ теперь двѣнадцать… Будетъ семнадцать… Нѣтъ, это невозможно. Цѣлая жизнь!
— Ты сама, Галина, ему такъ назначила.
— Ну ужъ, — сказала Галина. — А онъ такъ и послушался!.. Знаешь что? Напиши ему, что я сказала: — и пяти львовъ за глаза довольно! Пусть только скорѣе пріѣзжаетъ. Безъ него очень скучно.
Галина лукаво скосила глаза на брата. Она теребила руками маленькій кожаный дамскій мѣшочекъ. Широкій ребяческій ротъ растянулся, на щекахъ показались «мамочкины» ямки.
— Ахъ ты! Кокетка! — сказалъ Коля. — Туда же!.. У самой ротъ до ушей, хоть веревочкой зашей!
Галина снизу вверхъ посмотрѣла на брата. Въ голубыхъ глазенкахъ былъ упрекъ. Подумала: — «не обидѣться-ли ей»?
Но въ такой день нельзя было обижаться.
Послѣ обѣда въ скромномъ, но приличномъ ресторанѣ, мамочка сказала Колѣ:
— Мы съ Галиной поѣдемъ домой, а ты, Коля, иоѣзжай къ Дарсонвилямъ. Сегодня воскресенье — они на дачѣ. Надо тебѣ ихъ повидать, и поблагодари ихъ еще разъ за Галину, да и разсчитайся съ ними.
Въ этотъ день мамочка умѣла читать Колины мысли.
Въ шумной праздничной толпѣ парижанъ съ дѣтьми и собаками Коля высадился въ Вилькренѣ и, обгоняя всѣхъ, вышелъ на Парижское шоссе.
Апрѣльскій день былъ тепелъ, влаженъ и благоуханенъ. По блестящимъ бѣлымъ плиткамъ дороги съ мягкимъ шелестомъ неслись автомобили. Высокіе каштаны выбросили толстыя зеленыя шишки почекъ, кусты за оградами были покрыты нѣжной листвою. У закрытой кузницы чернѣла крошками угля площадка, и со вчерашняго дня пахло стылымъ дымомъ. Алымъ пламенемъ горѣлъ красный насосъ у подавателя бензиновой эссенціи возлѣ гаража. Узкая дорожка, убитая щебнемъ была чуть сыровата, а за сквозною рѣшеткой пышно цвѣли растянутыя по трельяжамъ карликовыя груши. Абрикосъ розовыми стрѣлами метнулъ цвѣтущими прямыми вѣтками и горделиво млѣлъ на солнцѣ среди бѣло-цвѣтущихъ яблонь. Изъ за калитки дачи «Ля Фэйлле» слышались веселые голоса. Вся семья работала въ саду.
Папа Дарсонвиль въ свѣтложелтыхъ фланелевыхъ широкихъ брюкахъ и въ рубашкѣ безъ жилета сидѣлъ на корточкахъ надъ темной клумбой и высаживалъ, въ нее цвѣточную разсаду. Шарль ему подавалъ ее изъ узкаго деревяннаго ящика, Люси, вся въ бѣломъ, подъ розовымъ зонтикомъ, одѣтая, что бы ѣхать куда то, равняла посадку.
— Правѣе, папа, — кричала она звонко, — опять криво выйдетъ. И ближе надо. Вы очень уже рѣдко сажаете.
Ея звонкому голосу вторили птицы.
Что это былъ за удивительный день! Никогда Коля не слыхалъ такого дружнаго щебетанья и пѣнія въ саду Дарсонвилей. Синицы, красношейки, славки — пересмѣшники, черные дрозды, зяблики — всѣ старались на перебой, что то разсказать, о чемъ то поспорить въ молодой листвѣ распускающихся деревьевъ и уже густыхъ распустившихся кустовъ сирени, откуда лиловыми брызгами падали крѣпкія кисти цвѣточныхъ почекъ.
И опять Коля подумалъ о Мантыкѣ. Да вѣдь это птицы хвалу Богу творятъ, славословятъ Господа въ Его ясномъ и тепломъ солнышкѣ, въ его нѣжащемъ вѣтеркѣ, что нѣтъ, нѣтъ да и прошумитъ молодо и весело по пушистой листвѣ и мотылькомъ завѣетъ яблочный цвѣтъ!
На звонкій стукъ калиточнаго замка Люси обернулась. Какъ ясныя звѣзды загорѣлись ея синесѣрые глаза. Въ нихъ — точно и небо, и океанъ, и тѣ моря, что пересѣкъ только что Коля. И какая радость! Э! Да и они безмолвно поютъ хвалу Господу, отражаютъ Его солнце, Его синее небо и на глазахъ растущую зелень.
Секунду она стояла, вглядываясь въ Колю. Такъ мило прищурилась, будто узнала и нѣтъ. Будто обрадовалась и не повѣрила своему счастью. А потомъ побѣжала, завивъ подлѣ колѣнъ воланомъ упадающую тонкую юбку.
Крикнула по русски:
— Здравствуйте, Коля… Добро пожаловать!
Милъ былъ ея не совсѣмъ правильный съ парижскимъ раскатистымъ картавленіемъ говоръ.
Она протянула Колѣ обѣ руки и онъ схватилъ ихъ въ какомъ то радостномъ порывѣ своими загорѣлыми руками.
— Ой, больно, — по французски воскликнула Люси и еще крѣпче прижала тонкіе длинные пальчики къ Колинымъ ладонямъ.
Откинулась назадъ. Вытянулись тоненькія ручки, напряглись у локтя, гдѣ была смуглая ямочка.
— А ну, кто кого сильнѣе?!.
И закружилась вмѣстѣ съ Колей по скрипящему гравію.
— О, да какой вы силачъ стали! Настоящій русскій медвѣдь.
— Да будетъ вамъ! — кричалъ улыбающійся мосье Жоржъ. — Дайте мнѣ поглядѣть на счастливаго кладоискателя! Богачъ! Рантье!
Онъ крѣпко пожалъ руку Колѣ, задержалъ въ пухлой рукѣ и хлопнулъ лѣвой рукой по Колиной ладони.
Шарль поставилъ ящикъ съ разсадой на землю и обтиралъ руки платкомъ.
— Мама! Мама! — кричала Люси, и ей вторили всѣ птицы ея сада. И Колѣ казалось, что всѣ здѣсь, и люди, и птицы, и сами цвѣты, и деревья сада бурно радовались его возвращенію.
— Ну, идемте въ домъ, что ли. Разсказывайте всѣ ваши приключенія, — сказалъ мосье Жоржъ и подъ руку повелъ Колю навстрѣчу мадамъ Терезѣ, быстро спускавшейся съ крыльца имъ навстрѣчу.
