Мантыкъ былъ вѣрный и честный товарищъ. Солдатское наше правило: — «самъ погибай, а товарища выручай» — онъ усвоилъ накрѣпко и никогда не задумывался онъ объ опасности, когда кидался выручить попавшаго въ бѣду товарища.
Крѣпкій былъ онъ солдатъ, удалой казакъ, — настоящей, старый Туркестанецъ.
— Вотъ такъ-то, однажды, бродя съ другимъ уральскимъ казакомъ по пескамъ, Мантыкъ зашелъ отдохнуть и перекусить въ кибитку киргиза.
Только разсѣлись, обмѣнялись обычными восточными любезностями, — какъ въ кибитку вбѣжалъ мальчикъ-киргизенокъ. Лицо блѣдное, искаженное ужасомъ, глаза застыли.
— Ой баяу!… Чулъбарсъ!...[13]
Мантыкъ вскочилъ, схватилъ ружье, подтянулъ за руки къ себѣ киргизенка, погладилъ его по головѣ и сталъ ласково разспрашивать.
— Гдѣ?… Какой тигръ? Да не ошибся ли ты съ перепугу?… Не принялъ ли кабана, а то просто заблудившагося барана за тигра?
Мальчикъ дрожіалъ мелкою дрожью… Сначала не могъ съ перепуга ничего толкомъ объяснить. Потомъ вдругъ быстро заговорилъ: -
— Нѣтъ, тюря…. Сюзъ чекъ калай улькунъ чулъбарсъ…. Словъ нѣтъ такой большой тигръ… Козленка укралъ… Вотъ какъ близко былъ..
У Мантыка загорѣлись глаза.
— Гдѣ?… Гдѣ… Показать-то можешь?
— А тутъ совсѣмъ недалеко… Подлѣ камышей!
Казаки побѣжали съ мальчикомъ къ камышамъ. На ровномъ песчаномъсолонцѣ четко отпечатались страшныя широкія лапы. Чуть вдавлены поджатыя когти. Кровь козленка темнымъ пятномъ лежитъ на пескѣ… Кровавый слѣдъ каплями повисъ на камышахъ. Тутъ тамъ замараны камыши. Другой и не примѣтилъ бы ихъ — для Мантыка это, что столбовая дорога.
Онъ бросился по слѣдамъ тигра. Бѣгомъ, бѣгомъ, съ ружьемъ на перевѣсъ, рукою раздвигая камыши, о всемъ на свѣтѣ позабывъ стремился Мантыкъ. И самъ сталъ такой же ловкій и быстрый, какъ тигръ. Они пробѣжали съ казакомъ шаговъ шестьсотъ, какъ на широкой полянѣ увидали задавленнаго козленка. Тигръ почуялъ погоню и бросилъ добычу.
Какъ вкопанный остановился Мантыкъ. Руку назадъ протянулъ, остановилъ знакомъ казака. Прошепталъ: — «стой! схоронись! Тигръ никогда не покинетъ того, что взялъ. Онъ сейчасъ и вернется, какъ услышитъ, что все стало тихо. Подождемъ. Посидимъ»….[14]
Отошли въ глубь камышей и притаились. Не дышутъ. И стало такъ тихо, тихо. Чуть шелестятъ метелки камышей, ударитъ одинъ о другой, зазвенитъ прозрачнымъ звономъ, и опять мертвая, глухая тишина. Надъ ними синее, глубокое, жаркое небо, все раскалено, все блеститъ подъ палящимъ азіатскимъ солнцемъ. Прямо противъ, какъ обрѣзанный, ровной стѣной, густой и высокій стоитъ двухсаженный камышъ. Ничего въ немъ не видно. Рябить въ глазахъ отъ его частыхъ желтыхъ стволовъ.
И вдругъ сразу, неслышно и осторожно, у этого камышеваго обрѣза появился громадный тигръ. Между камышей просунулась лобастая голова съ густыми бѣлыми бакенбардами и маленькими черными прижатыми назадъ ушами. Потомъ тигръ просунулся на половину. Темные въ золотомъ обводѣ глаза его пристально и жадно смотрѣли на козленка.
Онъ рыкнулъ одинъ разъ и со всею осторожностью, не поколебавъ ни одной камышины, какъ только и умѣютъ ходить эти царственный, хищныя кошки, вышелъ весь на прогалину.
Громадный, стройный, въ черныхъ полосахъ по бронзовому мѣху, онъ мягко подошелъ къ козленку и сталъ его обнюхивать. Черный конецъ пушистаго хвоста медленно шевелился вправо и влѣво. Пасть оскалилась, обнаживъ громадные бѣлые клыки. Сейчасъ схватить козленка и ускачетъ съ нимъ саженными прыжками.
Мантыкъ выцѣлилъ подъ переднюю лопатку и выстрѣлилъ сразу изъ обоихъ стволовъ. Жеребья[15] хорошо попали и тигра отбросило въ сторону. Но онъ сейчасъ же вскочилъ и, страшно заревѣвъ, пошелъ прямо на охотниковъ.
— Стрѣляй?! — шепнулъ Мантыкъ казаку.
…. Осѣчка… У казака затряслись руки. Онъ выронилъ ружье…
Тигръ былъ въ пятнадцати шагахъ отъ безоружныхъ охотниковъ.
Гибель была неминуемая.
Въ комнатѣ Парижскаго отеля все затихло. Недвижно сидѣли Абрамъ и Коля, Галина не спускала съ Селиверста Селиверстовича блестящихъ глазъ. Казалось, всѣ трое переживали страшное положеніе, въ какое попали казаки. Дѣдушка провелъ ладонью по сѣдой бородѣ, пожевалъ губами и продолжалъ.
— Теперь съ центральнаго боя ружьями — это просто. Въ мигъ откинулъ стволы, вложилъ патроны и готовъ. Тогда это было совсѣмъ по-иному. Зарядить ружье нужно было время. Надо было насыпать съ дула въ стволы порохъ, забивать его волосяными или войлочными пыжами, класть жеребья, опять забивать пыжи шомполомъ, накладывать на затравку пистоны — это цѣлыя минуты, а тутъ секунды отдѣляли охотниковъ отъ неминуемой смерти. И помогло тутъ знаніе звѣря Мантыкомъ.
Потомъ уже Мантыкъ разсказывалъ про этотъ случай:
— «Я тигра знаю до точности. Если тигръ пошелъ на насъ, и не кинулся молоньей, значить, ему, а не намъ плохо. Конецъ ему, значить, приходить, каюкъ! Изъ послѣдняго идетъ, слабѣетъ тигръ. Глазами не видитъ. Смерть застить ему глаза. Темно у него, какъ у умирающаго человѣка».
Все это мелькнуло въ умѣ у Мантыка въ тѣ мгновенья, когда другой казакъ читалъ уже по себѣ отходную.
— За мной?! — крикнулъ Мантыкъ.
Кинулся самъ молоньей на тигра, схватилъ его за хвостъ и свалилъ на спину. Затѣмъ бросился на него съ ножомъ и прикончилъ его сильнымъ ударомъ подъ лѣвую лопатку.
