Нѣсколько минутъ Селиверстъ Селиверстовичъ сидѣлъ молча. Медленно макалъ подковку въ чай и ѣлъ ее, неслышно жуя. Молчали и мальчики. Галинка тихо сказала: «ахъ!» и примолкла. И тишина стояла въ номерѣ. И сталъ въ нее входить черезъ окно шумъ Парижскихъ улицъ. Загудѣлъ автомобильный гудокъ, затрещала гдѣ-то, точно стрѣльба изъ пулемета, разладившаяся мотоциклетка.
Дѣдушка нахмурился и, точно хотѣлъ онъ прогнать эти городскіе шум и вернуть снова тишину далекой Туркестанской пустыни, — сталъ продолжать свой разсказъ.
— Да вѣдь и люди тогда тамъ были! Точно изъ стали сдѣланы, желѣзными обручами скованы! Долгъ, честь, слава, доброе имя Русскаго солдата были имъ дороже жизни, дороже всѣхъ радостей жизни. Не боялись они ни голода, ни жажды — свыклись съ ними! Не боялись ни смерти, ни ранъ.
Въ 1854-мъ году коканцы осадили такую же вотъ крѣпостцу, какъ та, гдѣ жилъ Мантыкъ, — фортъ Перовскій.
Несмѣтная сила — восемнадцать тысячъ — пестрой ордой окружила фортъ. На форту всего 600 казаковъ и солдатъ Оренбургскаго линейнаго № 4 батальона. Тринадцать на одного! На форту вышли провіантъ и вода. Голодная смерть грозила гарнизону. Комендантъ форта, полковникъ Огаревъ, собралъ солдатъ и сказалъ имъ: -
— Солдаты! Насъ очень мало. Не болѣе шестисотъ можетъ выйдти изъ крѣпости… Что будемъ дѣлать? Ихъ несмѣтная сила — насъ немного болѣе полътысячи.
И раздался голосъ изъ рядовъ Оренбургскаго линейнаго № 4 батальона: -
— Нужды нѣтъ въ большемъ, ваше высокоблагородіе! На завтракъ намъ ихъ только и хватитъ.
И по рядамъ прошелъ грозный ропотъ:
— Только дозвольте, ваше высокоблагородіе!
Въ шесть часовъ утра полковникъ Огаревъ вывелъ свой гарнизонъ изъ крѣпости на вылазку, а къ восьми, то-есть, къ солдатскому завтраку, — все было кончено. Пала подъ ударами казаковъ и солдатъ восемнадцатитысячная кокандская рать. Пала, сдалась и разбѣжалась…
Въ этомъ отрядѣ, на форту Перовскомъ, участникомъ этого славнаго боя былъ уральскій есаулъ Сѣровъ. Нѣсколько лѣтъ спустя шелъ онъ съ сотней казаковъ черезъ пустыню къ городку Икану. И окружила его громадная сила коканцевъ — около двадцати двухъ тысячъ. Казаковъ немного болѣе сотни. Казаки положили своихъ лошадей, образовавъ изъ нихъ какъ бы живую крѣпостную ограду, а сами залегли за ними. Кокандцы предложили имъ сдаться. «Все равно — отъ смерти не уйдете». Казаки отвѣтили имъ гордымъ отказомъ. Кокандцы бросились на казаковъ. Четкими залпами казаки ихъ остановили. Тогда и кокандцы залегли кругомъ и открыли по казакамъ стрѣльбу. Три дня и три ночи казаки оборонялись. Лошади были перебиты. Казаки падали за ними отъ пуль.
— Сдавайтесь! — кричали кокандцы.
Молчаніе было отвѣтомъ. Есаулу Сѣрову удалось послать нѣсколько казаковъ — и они пробились сквозь кокандцевъ. Онъ послалъ ихъ не для того, чтобы просить о помощи. Онъ зналъ — помощи подать нельзя. Не поспѣетъ къ нимъ подмога. Онъ послалъ только сказать, что онъ не можетъ выполнить своей задачи, что онъ окруженъ и погибаетъ. «Молитесь за меня!»
И всѣ они пали. Всѣ до одного были истреблены. И посейчасъ, какъ буря въ степи грозно поютъ наши уральцы…
Селиверстъ Селиверстовичъ взглянулъ на Абрама и въ два голоса, тихонько, чтобы не потревожить сосѣдей по комнатѣ они запѣли:
«Въ степи широкой подъ Иканомъ, Насъ окружилъ коканецъ злой, И трое сутокъ съ басурманомъ, У насъ кипѣлъ жестокій бой…
— Такъ-то, — сказалъ Селиверстъ Селиверстовичъ, вдругъ обрывая пѣніе…. Были люди! Не хуже героевъ древности. Вотъ въ гимназіи я училъ, какъ триста спартанцевъ обороняли горный проходъ Ѳермопилы и всѣ пали. И на томъ мѣстѣ была сдѣлана надпись: «странникъ, возвѣсти спартанцамъ, что всѣ мы триста пали, защищая Родину»…
Ихъ было триста и въ горномъ проходѣ, гдѣ оборона легче, уральцевъ было всего сотня въ безбрежной степи. Поставимъ ли мы имъ тамъ достойный памятникъ? Лишь пѣсня наша казачья изъ рода въ родъ разсказываетъ о ихъ высокомъ подвигѣ… Вотъ и я Абрама учу, чтобы онъ зналъ и тоже своихъ сыновей и внуковъ, когда будутъ, научилъ… А надо бы на камнѣ… какъ у Спартанцевъ!.. А, Галинка?
Галина, молча, кивнула головою….
— А то вотъ забываешь многое… При Скобелевѣ было… Тоже окружили конные кокандцы нашу линейную роту… А ею командовалъ поручикъ, фииляндецъ, вотъ и не помню его фамилію, запамятовалъ. Не то Линдеквистъ, — солдаты звали его Плюнь-да-свисни, не то другой кто. Построилъ онъ карэ, самъ сталъ въ серединѣ, трубка въ зубахъ. Командуетъ — залпы… Кокандцы совсѣмъ насѣдаютъ… А онъ, — показалось ему, что плохо пріемъ сдѣлали.
— Командуетъ: — «отставить!» — Это въ двадцати шагахъ отъ кокандцевъ-то! — Рота, какъ одинъ, брякнула «къ ногѣ«. — А онъ снова тянетъ, не вынимая трубки изъ зубовъ: — «По кавалеріи! Пальба ротою!»…
Отбилъ таки кокандцевъ…
Вотъ, Галина, люди какіе были… Что твои Муціи Сцеволы, или братья Гракхи, только не нашлось для нихъ Плутарха, только не учатъ про нихъ въ школахъ!
