— Теперь вопрос в том, куда ушел тигр, где мы его должны искать? — обратился я к Мантыку.
— Он где-нибудь лежит близко, — отвечал Мантык, — первое — сыт, а потом он ни за что не расстанется с лошадью, пока всю не съест; уж волкам он ее не оставит — шалишь.
— Да, это верно. Но все-таки где он теперь? Разъедемся в разные стороны, сделаем круг и обрежем след. Ты поезжай направо, я поеду налево. Если заметишь сегодняшний выходной след, свистни; я сделаю то же.
Следы вчерашний и сегодняшний на снегу различить легко, не так, как летом, на песке и другой мягкой земле. Мы разъехались. Минут через пять я услыхал свист, на который и поспешил. Мантык напал на следы тигра, которые шли от лошади по направлению к видневшимся вдали камышам. Кругом было обширное ровное место, местами покрытое большими и малыми кулигами куги.
— Уйдет в камыши, и тогда прощай наш тигр! — сказал я.
— Пусть превращусь я в улитку, если тигр это сделает; он где-нибудь лежит тут в куге; только надо ехать очень осторожно.
Здесь кстати заметить, что Мантык, как калмык, был буддийского вероисповедания, в котором переселение душ после смерти тела в животных есть основной догмат.
Я дал знак остальным охотникам подъехать к нам. Необходима была крайняя осторожность, о чем и было передано подъехавшим. Тотчас же все сняли ружья и взвели курки, Мантык и я повесили на руки кинжалы, и все тронулись по следам. Все куги тигр обходил, по-видимому направляясь в камыши; наконец вошел в одну кулигу, которую мы тотчас же окружили, но, найдя выходной след, поехали по нему дальше. Тигр, как надо было полагать, выбирал место отдыха потеплее и помягче. Пройдя около ста сажен, он стал поворачивать к тому месту, где лежала убитая им лошадь, и вошел в другую кугу, которая имела в окружности не менее ста пятидесяти сажен или около сорока сажен в поперечнике. Объехали кругом эти кугу — выходных следов не было. Не оставалось никакого сомнения, что тигр тут, в этой кулиге. Куга была высокая, густая, но от гололедицы и инея нагнулась, переломалась и так перепуталась на вышине груди человека, что пробираться по ней было чрезвычайно трудно.
— Что делать? — спрашиваю я Мантыка.
— Тигр тут, — отвечал он.
— Это я знаю без тебя.
— Надо идти к нему в кугу пешим; на лошадях ничего не сделаешь.
— Место боя для нас крайне невыгодно, — возразил я, — тигр растреплет нас в клочья.
— Может быть и так, — отвечал Мантык, — но ничего больше не придумаешь. Надо решиться.
Позвав остальных охотников, мы слезли с лошадей, стреножили их и оставили одних в отдалении от места действия. Затем все мы расположились кругом кулиги попарно, по возможности на равном расстоянии. Я стал вместе с Мантыком, и по условному знаку все двинулись по направлению к центру. Со всех сторон послышался треск ломаемой и выдергиваемой куги. Почти все охотники видны были головою и плечами. Подвигались медленно; куга так перепуталась и смерзлась, что каждый шаг вперед доставался не без усиленной работы.
Вдруг вижу: над кугою показывается голова тигра, затылком ко мне. Чтобы предупредить Мантыка и не отдать ему славу первенства на этой охоте, я поторопился взбросить ружье к щеке и, рассчитывая, что коническая пуля со стальным наконечником из дельвиновского карабина положит тигра наповал, выстрелил. Но неуместная ревность, похожая на зависть, на этот раз, как, впрочем, и всегда, не послужила ни к чему: я промахнулся. В одно мгновение с выстрелом тигр быстро бросился на охотника Григорьева, шедшего к нему прямо перед глазами, ближе других; Григорьев подставил ему нож, примкнутый к ружью вместо штыка, на который тигр и сел с разбега всею своею тяжестью; нож вошел в него, как в тесто, по самую трубку. Тигр зарычал, метнулся, сломал нож, который и остался в нем, одним взмахом лапы вышиб ружье у Григорьева, смял его под себя и пошла, как нам казалось, зубная расправа. Быстро подбежать на выручку мешала куга, стрелять было тоже нельзя — тигр с охотником как бы утонули в куге; слышно было только свирепое ворчанье зверя и возня.
Мгновенно выхватив из рук одного охотника рогатину, Мантык явился перед тигром и уже готовился заколоть его рогатиной, как тигр предупредил его: оставив Григорьева, он быстро бросился на Мантыка и наткнулся на подставленную рогатину, которая вошла между передних ног, отчего он потерял равновесие и упал на лед, увлекая в своем падении и Мантыка; оба, однако, быстро вскочили на ноги; тигр с ревом и разинутою пастью так стремительно кинулся снова на Мантыка, что последний не успел схватить кинжал, снова сбил его с ног и, перепрыгнув через него, выскочил на чистый лед и побежал и другую кугу; вслед ему раздалось несколько выстрелов, и все охотники кинулись за ним, забыв о Григорьеве. Тигр вбежал в другую кугу, обширнее первой, и там лег, как бы утонул в ней. В минуту куга была окружена со всех сторон. Мантык крикнул, чтобы охотники не входили в нее, а ограничились одним наблюдением. Подбежал окровавленный Григорьев; из правой щеки у него сочилась кровь и капала на полы полушубка; все лицо было вымарано кровью, шаровары изорваны.
— Я думал, что тигр тебя совсем изуродовал и что нам придется тебя отсюда унести, — сказал я Григорьеву. — Что он тебе повредил?
