Мантык-истребитель тигров - [30]
— На свете нет никого, кто бы не боялся тигра, — прибавил киргиз после небольшой паузы.
Солнце подходило к небосклону; до форта было версты три. Мы поехали по льду, разливами Сыра, которые местами поросли кугою. Я поднял голову, чтобы посмотреть, далеко ли до форта. Солнце готовилось скрыться за горизонт; впереди нас, саженях в шестидесяти, между кулигами[110] куги паслась киргизская лошаденка, стреноженная на подножном корму; мы ехали тихим шагом.
Вдруг из одной кулиги куги с ревом выпрыгнул тигр и бросился на лошадь. Мы инстинктивно остановились и схватили ружья. Лошадь шарахнулась от тигра, но на льду поскользнулась и упала на колени. В одно мгновение тигр ловко схватил ее левой лапой за голову между ушей, а правой за горло около груди. Лошадь поднялась на ноги и усиливалась вырваться, но ноги ее скользили по гладкому льду. Тигр, упершись задними лапами, скользить которым мешали его когти, так ловко перебросил через себя лошадь, описав ею в воздухе дугу, и с такой силой ударил ее об лед, что, с минуту подрыгав ногами, она испустила дух. Тигр немедленно вырвал несколько кусков мяса из загривка; кровь полилась на снег и забила фонтаном из артерий. Лошади наши все это время тревожно фыркали, порываясь дать тягу.
Мы попробовали прогнать тигра и пустились было к нему вскачь, но лошади уперлись, не желая повиноваться, а при ударе нагайки бросались в стороны и опрокидывались назад, так что трудно было удержаться в седле. Заметив нас, тигр отошел от лошади сажен на десять и лег в куге, приподнимая по временам голову. Стрелять с лошадей было немыслимо; затеять бой пешими мы не осмелились, так как не имели холодного оружия и поэтому не считали себя достаточно сильными; тигр занимал очень выгодную позицию для обороны и наступления, притом был голоден, следовательно всего опаснее. А самое главное — настолько стемнело, что было невозможно ручаться за верность выстрела. Нам оставалось только ехать в форт. Что тигр не бросит своей добычи, пока всю не съест, в этом не было ни малейшего сомнения, так же как и то, что мы найдем его завтра невдалеке. Обменявшись с Мантыком такими мыслями, мы тронулись в обратный путь. Первым приказанием по приезде было — не давать моему боевому коню в ночь сена, а ограничить дачу корма тремя гарнцами овса. Жирная лошадь с пустым желудком всегда быстрее и выносливее.
Отобранные мною семь человек охотников были совсем наготове. Условились с восходом солнца быть уже на конях. Обыденная казарменная жизнь мгновенно изменилась; приготовления к охоте отразились на всем гарнизоне, рассказы о тигре с лошадью слышались с разными вариантами во всех углах. В надежде, что вместо определенных семи охотников я могу взять и больше, стали приготовляться и некоторые другие. Движение в казармах сделалось почти общим. Осмотрев необходимое вооружение, я лег спать, но долго проворочался в постели, пока заснул. Едва забелел восток, как меня разбудил Мантык.
— Вам к чаю готовы пельмени и котлеты, — проговорил он скороговоркой. — Вставайте, ваше благородие, самовар кипит.
— Относительно тигра новостей никаких нет? — поспешил я спросить.
— Как узнаешь, что он там делает? — проворчал Мантык. — Часовой сказывал, что около убитой лошади всю ночь выли волки; тигр, должно быть, ел лошадь, а волкам не давал, те с горя и принялись выть.
Я вышел во двор. Было совершенно тихо, и в этой тишине явственно слышался только прибой волн, как будто они били прямо в стены форта; небо было совершенно ясно; звезды начинали гаснуть; охотники приготовляли оружие и седлали лошадей. Около конюшни денщик седлал моего коня; я подошел к нему; конь радостно заржал, увидав меня. Так приветствовал он меня каждый день, когда видел меня первый раз после ночи. Мы так свыклись один с другим, что и не могло быть иначе. Семь лет он носил меня на хребте, и за эти семь лет он не видел на себе другого седока. Привязанность его ко мне выражалась и в других случаях. В летние месяцы казачьи лошади паслись на подножном корму общим табуном, в который я пускал и моего коня погулять на воле без узды. Когда случалась мне в нем надобность, поймать его табунщикам при быстроте его было трудной задачей; часов по пяти и более, а иногда и целый день употребляли на его поимку. Мне же он давался тотчас, как я являлся к нему на глаза с уздой; заржет, бывало, увидев меня, подойдет ко мне и протянет голову, на которую я надеваю узду и передаю его денщику. Это знают все мои сослуживцы, которые и теперь живы.
Покончив с пельменями и котлетами и одевшись, я вышел во двор. Охотники сидели на лошадях; у двух из них были рогатины, у Григорьева — карабин с тесаком вместо штыка; все они выглядели молодцами и, видимо, горели нетерпением сразиться с тигром. Мы тронулись прямо к вчерашней лошади, задавленной тигром. Солнце только что показалось из-за небосклона. Подъехав к лошади сажен на десять, я, чтобы не затоптать следы тигра, остановил охотников и вместе с Мантыком освидетельствовал лошадь: правая ляжка оказалась вся съеденной; снег кругом был истоптан только следами тигра; значит, он держал волков на почтительной дистанции.
