Мания страсти - [76]
Один из любимых фильмов Доры — старый Фриц Ланг 1955 года, «Контрабандисты из Мунфлита», со Стюартом Гранжером и Джоном Вайтели. Посмотрим его еще раз.
Течение, встречное течение. Быть на виду и совершенно невидимым. Всегда наберется компания приятелей-неудачников: бегство непонятно куда, всякого рода психозы, подавленность, попытки самоубийства. Опасность велика, вероятность спасения тоже. Этой ночью мне снилось, что в какой-то аптеке мне предложили все разновидности наркоты. Я взял немного, не особо излишествуя, сказав себе, что в остальном у меня есть все, что нужно. Как потрясающе просыпаться утром, смотреть на свои руки или член, будто видишь это в первый раз, а может, в последний. Как хорошо неожиданно возвратиться домой, как если бы собирался застать там себя. Еще неплохо что-то насвистывать или напевать в одиночестве. Много раз вслух повторять некоторые слова, пока они не покажутся вдруг совершенно нелепыми (а они все нелепы). Шептать, вот так, чтобы подбодрить самого себя: «anyway». Изо всех сил избегать чужих признаний, откровенностей или излишней проницательности, иными словами, озлобленной полиции тайного контроля.
В пути вы встретите истовых прислужниц смерти, с их цифровыми треножниками. Разумеется, они называют это жизнью, а еще обновлением, возрождением. Они правы на 99 %. Единственное, что они забывают — или в принципе знать не могут, — так это то, что смерть через них нацеливается на 0,01 %, на того, кто заслужил бы жить вечно. Неважно. Естественно. Разумно. Вопрос степени износа и денег. Денег, старения, омоложения. И совершенно не предусмотрено, чтобы новое, и конца этому нет, все время оборачивалось тем же. Это было бы слишком аморально. Здесь Клара садится и опять начинает играть токкату.
Они утверждают, что человеческая жизнь — самое ценное на свете, и бездарно растрачивают ее. Что Природа их восхищает — и опустошают ее. Что они любят детей, будущее — и запирают их на замок. Опять-таки, неважно, естественно. Последний акт получается кровавым, они забыли побиться об заклад, поздно, тлен. Жизнь так коротка, внезапно говорят они. Да нет же, напротив, она очень длинна, неисчерпаемо богата, неизменно интересна. Между понятиями «тратить время» и «жить» лежит пропасть.
Я наведываюсь в свою комнатку в городе, нахожу там послание от Франсуа. Он в Кантоне, все в порядке. Он нарисовал шестьдесят первую гексаграмму из «Книги перемен», ту, что означает «Внутреннюю правду». Вверху утончение, проникновенность, ветер. Внизу радостность, водоем. Идеограмма представляет собой стрелу в центре мишени. Защита, удачная охота, помещение в самый центр, стабильность. Но какого черта подписался он «Эмерик»?
А, ну да, конечно, эдакое ироничное подмигивание.
Эмерик де Бельнуа — это трубадур из Бордо, который жил с 1216 по 1243 год. Он воспевал некую гасконскую даму, Жантиль де Риус. Был принят во дворах Тулузы, Арагона и Каталонии, где, похоже, и умер. От него до нас дошло пятнадцать стихотворений, канцоны, сирвентесы и один плач. Одна из его канцон была дважды процитирована Данте в его трактате «О народной речи».
Привет.
В нынешнем своем положении я ответил Франсуа шестьдесят четвертой гексаграммой, Вэй-цзи, «Еще не конец». Вверху сцепление, ясность, огонь. Внизу погружение, опасность, вода. Идеограмма изображает дерево, ветви которого еще не сформировались, и еще неглубокий ручеек. Это всего лишь начало. Ситуация подразумевает неизбежное разрешение. Комментарии: «Новый шаг будет сделан, и очень решительный, готовясь к нему, необходимо собрать всю вашу энергию. Настал момент переправиться через великую реку жизни».
Или еще: «Настал час сражения. Нет больше времени сомневаться. Сконцентрируйте все ваши силы. Идите на приступ мира демонов».
Я подписываюсь «Риччи», он умер, как известно, в Пекине в 1610 году. В начале он посетил Макао и Кантон, где выучил китайский язык. Пытался добиться успеха, на Западе никто его не слушал, он потерпел неудачу. Я как будто вновь вижу господина Ли, который показывает мне его могилу, вполне, впрочем, ухоженную.
Один трубадур, один ищущий приключений иезуит, щепотка Паскаля, и все вместе, окутанное Лао-Цзы? Вот роман для третьего тысячелетия. Или пятого. Или десятого. Или никакого.
Другое письмо извещает меня, что моя книга по популяризации генетики, подписанная псевдонимом Бертран де Борн, стала бестселлером. Это подтверждает выписка из счета.
Забавно представить себе Сирано, читающего сегодняшнюю газету:
«В живом мире уживаются бактерии и киты, вирусы и слоны, организмы, живущие в полярных регионах при температуре — 20 °C. Но все эти организмы по своей структуре и функционированию представляют собой замечательное единство. Бабочку ото льва или курицу от мухи в гораздо меньшей степени отличает химический состав, чем строение и расположение его составляющих. У родственных групп, к примеру, позвоночных, химический состав одинаков… Кто мог бы сказать еще лет пятнадцать назад, что гены, определяющие устройство человеческого существа, тождественны тем генам, что находятся в мухе или черве? Необходимо допустить, что все ныне существующие на нашей земле животные происходят от одного и того же организма, жившего шестьсот миллионов лет назад…»
Юлия Кристева и Филипп Соллерс — экстраординарная пара французских интеллектуалов XX века, объединившая вокруг себя многих знаменитых мыслителей своего времени; их концепции оказали немалое влияние на становление континентальной философии и на формирование современной европейской гуманитарной мысли. В диалогах Кристевой и Соллерса брак предстает как неисчерпаемый ресурс для взаимопомощи и партнерства, а также как поле для интеллектуальных состязаний. Дискуссия между супругами, которая длится вот уже несколько десятилетий, и легла в основу этой книги.
Дипломат, игрок, шарлатан, светский авантюрист и любимец женщин, Казанова не сходит со сцены уже три столетия. Роль Казановы сыграли десятки известных артистов — от звезды русского немого кино Ивана Мозжухина до Марчелло Мастроянни. О нем пишут пьесы и стихи, называют его именем клубничные пирожные, туалетную воду и мягкую мебель. Миф о Казанове, однако, вытеснил из кадра Казанову подлинного — блестящего писателя, переводчика Гомера, собеседника Вольтера и Екатерины II. Рассказывая захватывающую, полную невероятных перипетий жизнь Казановы, Филипп Соллерс возвращает своему герою его истинный масштаб: этот внешне легкомысленный персонаж, который и по сей день раздражает ревнителей официальной морали, был, оказывается, одной из ключевых фигур своего времени.
История дантиста Бориса Элькина, вступившего по неосторожности на путь скитаний. Побег в эмиграцию в надежде оборачивается длинной чередой встреч с бывшими друзьями вдоволь насытившихся хлебом чужой земли. Ностальгия настигает его в Америке и больше уже никогда не расстается с ним. Извечная тоска по родине как еще одно из испытаний, которые предстоит вынести герою. Подобно ветхозаветному Иову, он не только жаждет быть услышанным Богом, но и предъявляет ему счет на страдания пережитые им самим и теми, кто ему близок.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.