Манекен за столом. Роман-антиутопия - [18]

В углу скромно устроился Тугодум. Новенький остался на второй год, который закончил отличником, впитывая всё, как губка.

Сразу у него ничего не получалось, а повторно — лучше не бывает.

В тире любое ружьё в его руках давало обязательную осечку, затем точно поражало цель.

Тугодум не уступал в чревоугодии Лагуне и считался его столичным родственником.

У метиса было столько утроб родственников, что одним больше, одним меньше — не имело значения.

Новичок обитал в театре, пользуясь обильными бенефисами, и устремлялся к следующим чередой обеденным мероприятиям. Без осечек поспевал.

Тугодум избегал встречаться со мной взглядом. Под глазом у него висел основательный синяк.

Метод тоже не замечал меня. Как объедки.

Он пылко говорил Кредо:

— Не могу смотреть на них. В них столько недостатков. Мне хочется переделать их. Изменить. Метаболизмы ходячие. Никакой духовности. Одни рефлексы.

В самом деле, подумал я. Не ожидал я такого от речистого метода.

В самом деле — о духовности он должен заботиться. О чём ещё ему печься? В конце концов, он не пастух, задача которого атомно проста — сохранить стадо. Метод должен влиять на своих питомцев, помогать избавиться от недостатков. Разносторонне развитая личность, Абсурд никому не давал покоя.

Хорошо, думал я, жить в том обществе, где на тебя никто не обращает требовательного внимания, не оценивает вечно на глазок, какой ты, плохой или хороший, годный или нет, умник или тупица, калека или атлет.

Ты есть, сам по себе, и это главное. И все при этом будут выправляться, я считаю, сами собой. Когда каждый сам по себе, он и станет самим собой. Что за мания, всё время собирать всех в отряд? Живи каждый отдельно, спокойно, так нет, обязательно им надо сбиваться в кучу, как на распродаже.

К стойке подошли ещё трое: двое интеллигентов и гимнастка. Гимнастка была очень легко одета, даже для вечерней духоты. Я, глядя на неё, отхлебнул из своего бокала. Один из интеллигентов сказал:

— Дайте нам коктейль, командир.

— Сейчас сделаем.

Интеллигент стоически смотрел, как Штамп неловко смешивает коктейль.

Помои он налил из перчатки, извлечённой из закрытого ящика в стене.

— Диете очень понравился ваш коктейль «Вонь», — сказал мужчина. — Как вы его готовите?

— О, это очень просто! — сказал Штамп. — Это совсем просто… Пожалуйста!

— Диете очень понравился коктейль, — повторил первый мужчина. — Не правда ли, Диета? Он ведь тебе очень понравился?

— Ее в первый раз сразу стошнило, — сказал второй мужчина.

— Неправда, — сказала Диета бархатным голосом. — И совсем не стошнило.

— Ха-ха! — сказал второй мужчина. — Ты шутишь, Ди.

— Ну, немного, — сказала Диета. — Обычно меня никогда не тошнит.

Первый мужчина внимательно посмотрел на неё, ожидая, видимо, продолжения, но она ничего не говорила, и он усмехнулся:

— Как это тебе удаётся, дорогая?

— Стараюсь не переполняться, — пояснила Диета.

— Самый верный способ, — засмеялся второй мужчина.

Я думал, что они уйдут и сядут за столик, как большинство посетителей, но они не уходили.

— Давно у нас? — вежливо осведомился бармен у первого мужчины.

— Нет, — ответил тот. — Совсем недавно. Я только вчера приехал.

— Мы приехали, — сказала Диета, подчёркивая первое слово.

— И я с вами, — сказал второй мужчина.

— Послушай, Рудник, скажи что-нибудь, — попросила Диета.

Она села на высокий вращающийся стул без спинки, и блестящие кожаные брюки натянулись у неё на бёдрах. Носками гимнастка едва доставала до пола.

— А зачем? — спросил Рудник.

— Развлечься, — сказала Диета.

— Я не умею острить, — сказал Рудник. — Это не входит в мои обязанности.

— А ты попробуй, — сказала Диета. — Может, тебе понравится.

— Какая разница, — сказал первый мужчина. — Понравится, не понравится. Это неважно.

— А что важно? — спросила Диета.

— Важно, чтобы получалось.

— Например?

— Например, скажет кто-то: «Вот, друзья, на меня сегодня упала кошка с третьего этажа». Выше брать не надо, потому что будет больно, а когда больно, не смешно.

— Как раз, когда кто-то спотыкается и ломает себе шею, очень весело, — сказал я неожиданно для самого себя.

Все разом повернули головы и посмотрели на меня, не удивлённо и не вопросительно, просто так, как на нечто, отвлекшее их внимание.

— Что вы сказали? — вежливо спросил второй мужчина.

— Я говорю, — сказал я, кашлянув в кулак, — что часто, когда человеку плохо, другим смешно.

— Вы так думаете?

— Зачем мне думать, — сказал я. — Знаю наверняка.

— Вот как…

— Вот в вашем примере с кошкой. Тут возникает много вопросов: кому больно, кошке или тому, на кого она упала, и потом, ваша правда, — сказал я первому мужчине, — другим может быть совсем не смешно.

— Скучно? — спросила женщина.

Я пожал плечами.

— Не знаю. Пожалуй, никак. Послушают и пойдут дальше.

— Да, — сказала Диета упавшим голосом. — Ужас.

— Вот я никогда не скучаю, — сказал Рудник. — Я хотел сказать — не рискую. Но зато я никогда не пытаюсь докапываться до скуки, когда мне страшно.

— А часто тебе бывает скучно? — спросила Диета.

— Бывает, — сказал Рудник и спросил у Штампа: — У вас здесь курить можно?

Штамп наклонился, не расслышав вопроса, но, догадавшись, о чём речь, закивал: