Маньчжурский кандидат - [92]

— Спасибо.

Великолепная в своем розовом шифоне на фоне кресла цвета крыжовника, напряженно выпрямившись, Элеонор произнесла:

— Реймонд?

— Что такое? — Он вручил матери полный бокал, который она приняла забинтованной левой рукой. — Что у тебя с рукой? — спросил сын, впервые обратив внимание на повязку.

— Сегодня в Вашингтоне я по неосторожности угодила пальцами под дверцу такси, — она правой рукой приняла бокал и неуверенно подняла его. — Не хочешь ли пока разложить пасьянс?

XXI

Марко со вкусом поглаживал роскошное бедро Юджины Роуз, причем совершенно без сексуального подтекста, разве что самую малость, скорее — от переизбытка хорошего настроения: наконец-то после долгого ожидания, после тошнотворного страха и бесконечной неблагодарной работы впереди забрезжил результат, к которому они боялись так никогда и не прийти.

— Эй! — предупредительно пропела Юджина Роуз.

— Что такое?

— Продолжай в том же духе.

Дело происходило глубокой ночью. Позади были бесконечные пасьянсы, разговоры с Чарли, букмекером, пухлой блондинкой, системы чисел и системы символов, и теперь Марко знал, что конец не за горами.

— Только подумай, завтра все закончится! Сперва мы позавтракаем с Реймондом, потом разложим пасьянс, потом поговорим по душам — вспомним старые добрые дни в Корее, вспомним кое-кого из наших русских и корейских друзей, потом сделаем кое-что, чтобы порушить все их системы и механизмы навсегда. Мы устраним блоки, вроде как выдерем проводку, и, дорогая моя леди, все закончится. Завершится. Минует.

— Осуществится.

— Исполнится.

— Реализуется.

— Миссия будет завершена.

— Конец связи.

Беседа происходила в ночном ресторане на Пятьдесят Восьмой улице и, когда Марко отпускал ее руки, Рози — изящно, как мышка из мультфильма — грызла печенье с корицей. Марко же закидывал в топку увенчанные кремом кусищи, без конца напевая «Смотрите, вот идет невеста».

— Очень милая песенка. Что это? — спросила Рози.

— Песенка про невесту. Как раз нам подходит.

— О, Бенни, любимый! Мой дорогой полковник!

XXII

Карты оказались на столе. Они были элегантные, тоже взятые внаем — как и дом, к которому они прилагались. С золотым обрезом и фирменным знаком отеля, находящегося к северу от Чикаго. Реймонд сдал карты. Дама бубен в первом коне не выпала. Все то время, что он аккуратно раскладывал карты, его мать, прикрывая лицо руками, сидела на подлокотнике кресла. Услышав, что сын собрал карты и теперь подравнивает колоду, она выпрямилась. Ее лицо исказила горькая гримаса.

— Реймонд, я должна поговорить с тобой насчет полковника Марко. Вообще-то есть еще много вещей, о которых нам надо поговорить, но сегодня времени на это не будет. Похоже, времени всегда не хватает. — Мать прервал быстрый стук в дверь (которую она предусмотрительно заперла). — Черт! — выругалась она и подошла к двери. — Кто там?

— Это я, милая. Джонни. Прибыл Том Джордан. ТЫ мне нужна.

— Хорошо, любимый. Уже иду.

— Да с кем ты там?

— С Реймондом.

— А! Так поторопись. Работа ждет.

Вернувшись в библиотеку, Элеонор остановилась позади Реймонда и опустила руки ему на плечи. Пока сын разглядывал даму бубен, она сделала все возможное, чтобы изобразить на лице безмятежность. Наклонилась, взяла карту.

— Я возьму ее с собой, дорогой, — сказала она. — Если оставить эту карту здесь, может произойти неприятность.

— Да, мама.

— Я скоро вернусь.

— Да, мама.

Она вышла и заперла за собой дверь. Как только он остался один, заскрипела другая дверь, ведущая на террасу. Реймонд поднял глаза как раз в тот момент, когда красивая молодая женщина, улыбаясь, прикрывала ее за собой. Наряженная для маскарада, она изображала игральную карту. Алое, роскошно отделанное золотом покрывало спускалось с короны на плечи. Края пышного гофрированного черно-белого воротника скрепляла золотая пряжка. Корсаж был расшит металлическими оранжевыми, фиолетовыми, алыми, черными и белыми блестками, каскад блесток устремлялся и ниже, на юбку. На макушке, параллельно плечам, была прикреплена белая планка из папье-маше, с краев которой белая ткань опускалась по обеим сторонам тела, визуально образуя раму. Сверху на планке красовалось величественное «К», красный знак бубен — прямо под буквой в левом углу; справа этот же знак, но увеличенный, четко выделялся на ослепительно белом фоне. Королева бубен — его покровительница и судьба. Женщина заговорила с ним:

— Я увидела тебя в окно как раз перед тем, как выйти из дома. — Ее голос прозвучал хрипло. — И у меня сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Я должна была встретиться с тобой наедине. Папа пошел через парадный вход, а я проскользнула в эту старую железную дверь в каменной стене.

— Джози…

Это была Джози, его дама бубен. Дама бубен, дама его судьбы, она же Джози.

— Твое письмо… о, мой дорогой.

Метнувшись через комнату и едва не упав, он обнял ее за плечи. Его взгляд светился мощью такой чистой любви, что Джози задрожала, и стало ясно: они опять любили друг друга вечной любовью. Реймонд поцеловал ее. Поцеловал впервые после того, как владел ею — в мечтах — в те девять юных апрелей и восемь умирающих декабрей, которые провел без нее. Реймонд притянул девушку на диван, его руки смяли ее царственные одежды и прикасались к ее царственному телу, а его уста и все его тело искали спасения в единственной женщине, которую он любил, единственной, которая позволила ему любить себя; в картонной даме, которой он служил, в хорошенькой девушке, в которую влюбился с первого взгляда, с того самого мгновения, как обрел жизнь там, где были озеро и змея; в воплотившемся в жизнь сне.