Маньчжурский кандидат - [90]

Проснувшись, он прежде всего подумал о Джози. Наверное, сейчас она как раз проходит таможню. Думать о своем письме Реймонд не мог — прочла она его или сразу с отвращением порвала; он не в состоянии был представить себе, что Джози при этом испытала или могла испытать. Неспешно одевшись, он принялся собирать вещи для воскресной поездки. Извлек из картонной коробки карнавальный костюм гаучо,[27] бережно упаковал. В то мгновение, когда Реймонд складывал костюм, на него внезапно накатила волна паники. Кто знает, может быть, этот дурацкий наряд напомнит Джози о муже? Ради всех святых, зачем он заказал именно такой костюм? Потому, ответил он сам себе, что этот наряд не ассоциируется ни с чем в реальном мире. Люди, всю жизнь занимающиеся разведением коров, не носят шелковые штаны. Такие наряды — для героя какого-нибудь фильма про неземную страсть. Их надевают пару раз в году на танцы или фиесту. Можно не сомневаться, ни Джози, ни ее муж на такие праздники не ходили. Но зачем он так буквально следует образцу? Чтобы знать, что этот костюм символизирует Аргентину, не надо часто там бывать. Что Джози о нем подумает? Что он жесток, зол, груб и нечуток? Стараясь вообразить себе реакцию женщины, которую не видел с тех пор, как она была девочкой, он суетился — то хватался за вещи, то отшвыривал их прочь, — но ни разу не вспомнил о том, как всего несколько часов назад, среди бела дня, в центре города выпрыгнул из лодки в озеро, на глазах у почтеннейшей публики и этих проклятых полисменов, которые обращаются с ним так, словно он не их подопечный, а пациент госпиталя для душевнобольных. Реймонд не желал думать об этой истории еще и потому, что не хотел злиться на Джо Давни, своего босса, который мог бы проявить деликатность и не скармливать сенсацию всем газетам, а если и это для него слишком трудно, то, по крайней мере, не печатать ее на первой полосе своей собственной.

Реймонд закрыл чемодан. С тревогой размышляя о том, что Джози о нем подумает, если в аэропорту ей в руки попадет какая-нибудь из этих идиотских газетенок, он донес чемодан до дверей спальни. Распахнул двери, после чего последовал раунд перетягивания чемодана с Чанджином, в результате Реймонд отволок их обоих вниз по лестнице, в квадратное, выложенное плиткой фойе.

— Да хватит же, Чанджин! — Из-за того, что этот надутый коротышка вынудил его к себе обратиться, Реймонд еще больше разозлился.

Последовал громогласный спор.

Чанджин не хотел, чтобы Реймонд добирался до дома матери по железной дороге. Яростно доказывая свою позицию, он утверждал, что состоятельному человек из приличного общества не пристало толкаться в переполненном вагоне, да еще и с большим багажом. Реймонд возразил, что не намерен мириться с подобным нарушением субординации, и если Чанджин позволит себе еще хоть раз высказаться, то может отправляться паковать свой собственный картонный чемоданишко и убираться отсюда навсегда. Он сразу понял, что сморозил глупость: Чанджин не ночевал в его доме и чемодана тут, следовательно, не держал.

Слуга во всеуслышание заявил, что взял на себя смелость взять напрокат автомобиль, а также темно-синюю шоферскую униформу для себя — на пиджак мистер Шоу может взглянуть прямо сейчас, поскольку Чанджин в нем. Он сказал, что отвезет мистера Шоу в дом его матери и что поездка будет комфортной, соответствующей достоинству и положению мистера Шоу в обществе.

Для Реймонда все это было внове — наверное, такой же новой показалась бы идея телевидения изобретателю колеса. Реймонду, хоть он сам и не умел водить, машины всегда нравились, но возможность взять автомобиль напрокат никогда не приходила ему в голову. Он замер на месте, очарованный.

— Ты взял машину напрокат?

— Да, сэр, мистер Шоу.

— И какую же?

— Кадиллак.

— Прекрасно! Замечательно! Какого цвета?

— Металлик. Сиденья синие, французские. Кожаные. Кожа натуральная. Сзади радио.

— Отлично!

— К тому же налог за аренду не вычитается.

— Да? Это как?

— Об этом написано в буклете, он в машине, мистер Шоу. — Чанджин надел темно-синюю шоферскую кепку и забрал у прекратившего сопротивление Реймонда чемодан. — В дорогу, мистер Шоу? Уже семь. Впереди два часа езды.

— Я, видишь ли, не знаю точно, где этот дом. Они ведь его сняли. И не уверен, найдется ли там место для тебя.

— Найти место для себя — это мое дело. Вам не надо об этом думать. Вы едете и читаете газету. Размышляете о международном положении.

* * *

Разодетый в соответствии с представлениями костюмера о гаучо, Реймонд спустился по лестнице — витой, сверкающей, с медными поручнями, в узорах из нержавеющей стали — в вестибюль, словно бы вытесанный из мраморной горы гномами из сказок братьев Гримм. Стены были обиты бронзовыми изображениями знаков Зодиака. Потрескивал скрытый неоновый свет, направляемый таким образом, чтобы привлекать внимание зрителя к порогу, на котором сенатор и миссис Айзелин приветствовали гостей. Более пожилые гости, из тех, что пожимали супругам Айзелин руки, принадлежали к числу последователей отца Кафлина; следующие, помоложе, кучковались вокруг Джеральда Л. К. Смита; и, наконец, самые молодые, экстремисты, оценивали Джонни в чистом и ясном свете непредвзятости. Члены клана сползлись из десяти тысяч богом забытых дыр Среднего Запада и неолитического Техаса, и по всему было видно, что патриотизм — отнюдь не последнее их прибежище. Одним словом, прекрасные образчики для антрополога, и со стороны матери Реймонда было большой ошибкой пригласить в подобное общество сенатора Джордана.