Манадзуру - [41]

Шрифт
Интервал

— Даже собственный ребенок? Ребенок, в котором течет моя кровь, ребенок, которого я родила в муках? — выпалила я.

— Ну же, Кэй. Ты же сама еще ребенок, — опять засмеялась она. — Что с тобой случилось? Когда-то давно со мной ты была такой же.

В мягком звучании её голоса почувствовалась натянутая нотка. Должно быть, когда-то я тоже причиняла ей боль.

— Будешь анчоусы? Я их сварила с морской капустой в соевом соусе. Тебе с твоим давлением немножко можно, я думаю. Давай с чаем поедим, — начала болтать я, стараясь скорее вернуться в обычную жизнь. Здесь, в Токио, эта обычная жизнь царила везде. В ней можно было спрятаться. В Манадзуру же не было ничего.

— О, ну что ж, с удовольствием попробую, — вслед за мной очень буднично отозвалась мама, и мы вдвоем, словно выполняя определенную формальность, стали вместе потягивать чай.

Сумерки еще не совсем сгустились в ночь. В полумраке, выхваченном из окрестной тьмы светом редких фонарей, меня ждал Сэйдзи.

— Сэйдзи! — воскликнула я и кинулась к нему на грудь.

— Что случилось? — опешил он.

— Хотела увидеть тебя.

— Сегодня я слышу прямые ответы?

— Я всегда говорю прямо.

— Ну да, я и забыл, — промолвил он, проведя кончиками пальцев по моему подбородку. Этой ночью моё тело жаждало Сэйдзи. Его кожа, запах, движения, настроение — всё это было мне необходимо сегодня.

— Давай сделаем это до ужина, пойдем, — всей своей ладонью обхватив руку Сэйдзи, взмолилась я. Тело покрылось потом. Хотя на улице было прохладно. Хурма уже налилась цветом.

— Можно сорвать? — спросила Момо у мамы.

— Еще рано. К тому же, эта хурма хоть и спелая, иногда сильно вяжет. Помнишь, как-то давным-давно Юкино-тян откусила кусочек и сразу выплюнула, — ответила мама.

Не расплетая рук, мы с Сэйдзи зашли в гостиницу и сняли номер. В лифте я приникла к его губам.

— Что с тобой? — чуть отстранившись, промолвил Сэйдзи. Издав глухое урчание, лифт остановился. Створки кабины разъехались, и впереди забрезжил свет лампы, висящей над дверью в конце коридора.

— Вот эта комната, скорее, — подтолкнув в спину Сэйдзи, я устремилась к двери.

— Да, что случилось? — снова спросил он.

— Хочу заняться этим. С тобой, — выпалила я.

— Ну и дела, — пробормотал он, снимая пиджак. Бережно повесив его на вешалку, он аккуратно поправил съехавшие подплечники. Я села на огромную кровать. От резкого приземления, тело подбросило вверх.

— Хочу, хочу, — твердила я. Чувствуя, как со звучанием собственного голоса, желание понемногу утихает, я повторяла это снова и снова. Но страсть утихала лишь снаружи. Неутолимая жажда, зажатая где-то глубоко внутри меня, не знала покоя.

— Не оставляй меня! — молила я Сэйдзи.

— Тебя оставил не я, — тихо ответил он.

Мысли путались в голове: сбежал не он, не Сэйдзи. Тогда кто это мог быть? Я зарылась лицом на груди у Сэйдзи. Он погладил меня по волосам.

— Ты такой ласковый сегодня.

— Я стараюсь, потому что ты сейчас так хочешь.

— Но не будь со мной ласков в постели. Я прошу тебя, — снова выдохнула я. Сэйдзи накрыл мои губы своими. В рот проник его большой язык. Он был мокрым и приятным на вкус. Я жадно втянула его в себя.

Он погружался глубоко в меня, но я никак не могла насытиться. И всё же тело устало. Стараясь сохранять спокойное выражение лица, мы рука об руку вышли из гостиницы.

— Что будем есть? Как насчет мяса? — предложил Сэйдзи.

— Мясо, которое бегало по полям и горам?

— Сегодня у нас полное взаимопонимание, — смеясь, заметил он.

Делая в ресторане заказ, я ощущала, как тело все еще бушует внутри. Взяв со стола бокал, который официант уже успел наполнить минеральной водой, я шумными глотками осушила его. Вода струйкой проделала дорожку внутри меня, сразу стало немного легче.

— Что случилось? — спросил Сэйдзи.

— Не понимаю, о чём ты, — отозвалась я.

— Чего ты боишься?

— Боюсь? Я?

— Я ошибаюсь?

В полном молчании один за другим я отправляла куски со своей тарелки в рот. Когда попадалась кость, я обсасывала её. Затем, сполоснув пальцы в серебристой пиале с водой, я вытерла их тряпичной салфеткой, вода тут же впиталась в ткань. Взяв в руку тяжелый нож, я погрузила его конец в краешек мясного куска, острое лезвие легко рассекло волокна. Я хранила безмолвие, но внутри меня всё кричало.

— Вкус есть?

— Есть. Вкусно, — ответила я, а душа разрывалась от невероятного гула.

Сэйдзи вздохнул. Сидя напротив, он смотрел прямо на меня. Опустив глаза, я продолжала орудовать вилкой и ножом. Краешек рта испачкал соус. Я поднесла салфетку и вытерла губы. Вытирая, я почувствовала, какие они горячие.

— Не смотри на меня так.

— Скажи, чего ты боишься? — Сэйдзи не сводил с меня пристального взгляда. Он не внял моей просьбе. Рот наполнился вкусом еды.

— Почему ты боишься? Ты же со мной, — от его голоса веяло спокойствием. Этот голос заставил разом умолкнуть гул в моей душе. Но, умолкнув на миг, гул в следующую секунду вернулся.

— Я вспомнила, — не открывая рта, в глубине сердца ответила я. — Я вспомнила. Там, в Манадзуру. Ночью на пляже.

Сэйдзи протянул руку и, проведя большим пальцем по моим губам, стер с них остатки соуса, которые не захватила салфетка.

Когда я вернулась, Момо была дома. Она листала календарь. Страницы с месяцами были оторваны до ноября, до конца осталось всего два листочка.


Еще от автора Хироми Каваками
Медвежий бог

Хироми Каваками (род. в 1958 г.) — японская писательница, биолог, лауреат литературных премий. В 1994 г. за новеллу «Медвежий бог» получила литературную премию Паскаля за дебют в малых жанрах. В 1998 г. выходит одноименный сборник, получивший премию Мурасаки Сикибу и премию Бункамуры Домаго. За произведение «Наступить на змею»(1996) писательница получила премию Акутагавы. Своеобразный литературный стиль и биологическое восприятие мира делают прозу Хироми Каваками притягательной для читателя. В ее произведениях женщина соблазняет мужчину, как змея соблазняет кролика.


Рекомендуем почитать
Дурная примета

Роман выходца из семьи рыбака, немецкого писателя из ГДР, вышедший в 1956 году и отмеченный премией имени Генриха Манна, описывает жизнь рыбацкого поселка во времена кайзеровской Германии.


Непопулярные животные

Новая книга от автора «Толерантной таксы», «Славянских отаку» и «Жестокого броманса» – неподражаемая, злая, едкая, до коликов смешная сатира на современного жителя большого города – запутавшегося в информационных потоках и в своей жизни, несчастного, потерянного, похожего на каждого из нас. Содержит нецензурную брань!


Рассказы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


«Я, может быть, очень был бы рад умереть»

В основе первого романа лежит неожиданный вопрос: что же это за мир, где могильщик кончает с собой? Читатель следует за молодым рассказчиком, который хранит страшную тайну португальских колониальных войн в Африке. Молодой человек живет в португальской глубинке, такой же как везде, но теперь он может общаться с остальным миром через интернет. И он отправляется в очень личное, жестокое и комическое путешествие по невероятной с точки зрения статистики и психологии загадке Европы: уровню самоубийств в крупнейшем южном регионе Португалии, Алентежу.


Железные ворота

Роман греческого писателя Андреаса Франгяса написан в 1962 году. В нем рассказывается о поколении борцов «Сопротивления» в послевоенный период Греции. Поражение подорвало их надежду на новую справедливую жизнь в близком будущем. В обстановке окружающей их враждебности они мучительно пытаются найти самих себя, внять голосу своей совести и следовать в жизни своим прежним идеалам.


Манчестерский дневник

Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.