Манадзуру - [40]

Шрифт
Интервал

— Манадзуру, — произнесла я вслух.

Поезд заскользил вдоль платформы. Сидя со стороны моря, я взглядом провожала уплывающий вдаль пейзаж. Ряды домов оборвались, а заросли деревьев на глазах становились все гуще и гуще. Спустя некоторое время поезд нырнул в тоннель.

Когда тоннель кончился, за окном Манадзуру уже не было. Бушевали волны. По шоссе вдоль самой кромки моря друг за другом ехали два автомобиля. Казалось, волны вот-вот захлестнут их вместе с крышей, но этого не происходило. Поезд мчался прочь от Манадзуру, унося меня всё дальше от его призрачных пейзажей. Там машины непременно бы смыло волной и затянуло на морское дно.

«Манадзуру», — произнесла я, а потом продолжила: «Токио». В этом поезде я могла, словно в капсуле, переместиться из одного пункта в другой. Капсула переносила меня из царства призраков в реальность и вновь обратно — из земного мира в мир потусторонний.

Я вспомнила про Сэйдзи.

«В Токио есть Сэйдзи. Как приеду, сразу с вокзала позвоню ему. Может, удастся встретиться хоть на чуть-чуть», — думала я. Субстанция, которую исторгло тело Рэя, там, в видении на берегу, всё еще колыхалась у меня внутри. Пальцы еще помнили, как они сдавливали его шею. Но и это ощущение становилось всё слабее и слабее. «Как доеду до Кодзу, наверное, совсем пройдет», — размышляла я.

Мелко подрагивая, поезд, а вместе с ним и я, ворвался во временное пространство реального мира.

Глава 6

Я тихонько отворила завешенную жалюзи дверь. Все в доме еще спали. Яцудэ, которая росла в нашем маленьком садике, распушила молодые листочки, а на единственном дереве хурмы уже завязались крошечные твердые плоды зеленого цвета. Опустившись на корточки, я рассеяно уставилась перед собой.

Я предложила Сэйдзи встретиться, но он отказался.

— Нет времени, — коротко объяснил он и повесил трубку.

Время в Токио бежало быстро. В школе прошел фестиваль культуры, после него у Момо было два выходных.

— Может, сходим куда-нибудь в кафе? — предложила я, но Момо мотнула головой:

— Не хочу. У меня есть всякие дела.

Сославшись на всякие дела, Момо, тем не менее, все выходные просидела у себя в комнате. Ненадолго отлучившись после обеда из дома, она вернулась с маленьким пакетом в руке. Там лежала книга или диск, а, может, что-то еще. Не спрашивая, я молча смотрела в спину удаляющейся в свою комнату Момо.

— Слышишь, с кем ты была на поле? — продолжала я допытываться уже без особого энтузиазма. С того дня Момо перестала ходить в библиотеку, и только едва уловимые признаки её присутствия вытапливались сквозь запертую дверь комнаты, где она сидела в полном одиночестве.

На хурму опустилась хиёдори[17] и пронзительно защебетала. Тут же подлетела еще одна. Усевшись на ветку по соседству, она на некоторое время замерла, а потом, вновь ожив, перелетела на ветку пониже. Туда же порхнула и первая птичка. Перекликаясь о чем-то своем, птицы беспокойно прыгали с ветки на ветку: то вверх, то вниз, то вбок. К ним присоединилась еще одна, и теперь уже было не понять, кто где сидит и кто из них пищит.

Солнечный свет был напоен свежестью. Наверное, оттого что на дворе еще стояло утро. Не успев выдубиться за день, свет лился в своем чистом, натуральном виде. Я почувствовала запах и вспомнила, что на кухне кипит кастрюля с замоченными с вечера сушеными анчоусами. Поспешив обратно на кухню, я убавила огонь. Анчоусы всплыли на поверхность. Там же плавала густая пена. Выключив плиту, я шумовкой выловила рыбу. На кухню ворвался порыв ветра, зашуршали прижатые к холодильнику магнитами бумажки. Дверь в сад я оставила открытой.

Комната наполнилась громким бумажным шелестом. Взъерошенные клочки бумаги, казалось, вот-вот оторвутся от магнитов, однако те удерживали их на месте. Пискнула хиёдори, легкий ветерок снова дунул в кухню.


Момо опустила голову, и я заметила, как на её шее блестит нежный пушок. Зная, что ей не нравятся мои прикосновения, я просто смотрела на него.

— Бабушка, завтра я не буду брать бэнто. Мы будем готовить сами.

Момо заговаривала только с мамой. Она старалась даже не поворачиваться ко мне.

— Неужели я вела себя так же? — спросила я маму.

— Ты была менее постоянна в своем поведении.

— Постоянна? — переспросила я.

— Ну, да. Ты то вдруг становилась какой-то жесткой, то оттаивала. Иногда была сущим ребенком, а через миг неожиданно превращалась во взрослого человека.

— Наверное, это такой возраст.

— Возраст… Самое простое — всё на него списывать, — прикрыв глаза, пробормотала мама. — Это не возраст. Должно быть, это начало.

— Начало?

— Ну, да. Начало конца.

— Конца?

— Да. Однажды ты перестала быть той маленькой Кэй, глядь — уже совсем другой человек. Вот тебе и конец.

— В самом деле? Все так серьезно? — рассмеялась я. Мама тоже засмеялась:

— Не так-то просто взрослеть. Да, совсем не легко. Ты и сейчас постоянством не отличаешься.

Придя к согласию, мы опять рассмеялись.

— Тебе хочется чаще прикасаться к Момо, ведь так? — тихо спросила мама. — Но ты же понимаешь, что человеку не легко позволить другому прикасаться к себе, — продолжила она.

Не веря своим ушам, я удивленно уставилась на маму. Её лицо было совершенно спокойным.


Еще от автора Хироми Каваками
Медвежий бог

Хироми Каваками (род. в 1958 г.) — японская писательница, биолог, лауреат литературных премий. В 1994 г. за новеллу «Медвежий бог» получила литературную премию Паскаля за дебют в малых жанрах. В 1998 г. выходит одноименный сборник, получивший премию Мурасаки Сикибу и премию Бункамуры Домаго. За произведение «Наступить на змею»(1996) писательница получила премию Акутагавы. Своеобразный литературный стиль и биологическое восприятие мира делают прозу Хироми Каваками притягательной для читателя. В ее произведениях женщина соблазняет мужчину, как змея соблазняет кролика.


Рекомендуем почитать
Дурная примета

Роман выходца из семьи рыбака, немецкого писателя из ГДР, вышедший в 1956 году и отмеченный премией имени Генриха Манна, описывает жизнь рыбацкого поселка во времена кайзеровской Германии.


Непопулярные животные

Новая книга от автора «Толерантной таксы», «Славянских отаку» и «Жестокого броманса» – неподражаемая, злая, едкая, до коликов смешная сатира на современного жителя большого города – запутавшегося в информационных потоках и в своей жизни, несчастного, потерянного, похожего на каждого из нас. Содержит нецензурную брань!


Рассказы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


«Я, может быть, очень был бы рад умереть»

В основе первого романа лежит неожиданный вопрос: что же это за мир, где могильщик кончает с собой? Читатель следует за молодым рассказчиком, который хранит страшную тайну португальских колониальных войн в Африке. Молодой человек живет в португальской глубинке, такой же как везде, но теперь он может общаться с остальным миром через интернет. И он отправляется в очень личное, жестокое и комическое путешествие по невероятной с точки зрения статистики и психологии загадке Европы: уровню самоубийств в крупнейшем южном регионе Португалии, Алентежу.


Железные ворота

Роман греческого писателя Андреаса Франгяса написан в 1962 году. В нем рассказывается о поколении борцов «Сопротивления» в послевоенный период Греции. Поражение подорвало их надежду на новую справедливую жизнь в близком будущем. В обстановке окружающей их враждебности они мучительно пытаются найти самих себя, внять голосу своей совести и следовать в жизни своим прежним идеалам.


Манчестерский дневник

Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.