Мамы-мафия - [33]

– Я думаю, первое, – заметила я. Мешок был и в самом деле переполненным. – А где ты была потом?

– Я поехала к папе, – ответила Нелли.

– Ах, Нелли! Ты не должна была этого делать.

– Почему нет? Он ведь сказал, что я могу приходить в любое время. Что это по-прежнему мой дом.

– Да, да, – ответила я.

– Когда я пришла, папа как раз уходил. И он не хотел впускать меня в квартиру. Как ты это находишь?

– Я нахожу странным, что он в это время вообще был дома, – ответила я.

– Да, потому что пришёл морильщик, – сказала Нелли. – Представь себе, у нас в квартире завелись тараканы.

– Что? Исключено. Благодаря фрау Клапко эта квартира абсолютно стерильна. Таракан тут же немедленно смылся бы в канализацию.

– Нет, завелись тараканы, – продолжала утверждать Нелли. – Много, сказал папа. Морильщик засыпал всю квартиру ядом. Папе придётся ночевать сегодня у дяди Ульфи. Бедный.

– Да, да, – снова сказала я. Тараканы! Блажен, кто верует. Лоренц просто не хотел, чтобы Нелли нарушила его уютные холостяцкие будни.

– Поэтому мне пришлось говорить ему на улице, что наш пылесос сломался. Он сказал, что у бабушки Вильмы дома только самые дорогие аппараты, лучшие из лучших, – продолжала Нелли. – Дедушка Якоб тратил на них целое состояние. Каждый год к рождеству и ко дню рождения он дарил бабушке Вильме какой-нибудь суперский агрегат, и бабушка Вильма каждый раз плакала от радости, потому что ни у кого из её подруг не было таких дорогих механизмов. Папа говорит, что в этом отношении ничего с тех пор не изменилось.

– Дедушка Якоб умер в 1984 году, – заметила я. – Насколько я помню.

– Папа говорит, что аппараты вечные, настоящая немецкая работа, – сказала Нелли. – Так сказать, бессмертные.

– Да, но кофеварка явно не совсем в порядке. Ты слышала, как она бурчит? – Я была кофезависимым человеком, утром мне были нужны две чашки, чтобы вообще стоять на ногах, а потом ещё три, чтобы пережить остаток дня. Дома у Лоренца у нас была чудесная, невероятно дорогая машина для капуччино, которая молола зёрна для каждой чашки в отдельности и заливала их под давлением, добавляя взбитое в пену молоко и щепотку корицы, хм… божественно. А старая бурчащая машина бабушки Вильмы могла обрабатывать только молотый кофе. Безо всякого давления. И с чуть тёплой водой. Я уже подумывала о том, чтобы перейти на чай.

– Во всяком случае, папа говорит, что мы должны быть благодарны за все ценные аппараты бабушки Вильмы, – сказала Нелли. – Он говорит, что был бы рад, если бы у него были такие замечательные аппараты. Любой был бы рад.

– Н-да, – ответила я. – Скажи ему, что он скоро сможет купить их на eBay. Во всяком случае, такова идея. Мими? Как ты считаешь, сможем ли мы купить пакеты для пыли на eBay?

Мими так не считала. Она собиралась одолжить нам свой второй пылесос, пока мы не купим новый.

– У меня есть идея получше, – сказала Нелли. – Если уж папа был бы настолько рад иметь такой крутой пылесос, пускай он ему и достанется. В обмен на его старый. Я могу это тут же устроить. Мне так или иначе нужно забрать оттуда парочку вещей.

Мими громко засмеялась.

– Великолепная идея.

– Эта штука весит целую тонну, – заметила я и незаметно икнула. Я чувствовала себя несколько пьяной. – Ты не можешь тащить её через полгорода. Кроме того, скоро стемнеет, и папы нету дома, а квартира обрызгана ядом. И ты ещё не сделала домашнее задание.

Нелли как раз хотела возразить мне, как в дверь позвонили. Я боялась, что это опять фрау Хемпель-юниор, собиравшаяся узнать, есть ли у нас холодильник. «Я должна, пожалуйста, съесть всё его содержимое», – сказала бы она, и я оказалась бы слишком трусливой, чтобы ей в этом воспрепятствовать. По телефону фрау Хемпель-юниор пятнадцать минут говорила с кем-то за мой счёт о смородиновом пироге и курсах плетения, а по окончании разговора она обнаружила шампанское и сама себя пригласила выпить бокал.

– У вас ещё есть бутылка? – спросила она затем. Я должна её, пожалуйста, выпить, хаха.

Мы с Мими ответили, что нет. Эта была последняя.

– Пиво тоже хорошо, – сказала фрау Хемпель-юниор, но потом дружески удовлетворилась малиновой настойкой бабушки Вильмы. После второго стакана она предложила нам перейти на «ты». Мы обе были слишком трусливы, чтобы отклонить это предложение.

– Итак, Мими и Констанца, хехе, мои подруги зовут меня Гитти, – сказала она, при этом звучно рассмеявшись. – Знали бы мои родители, что я с врагами на «ты», они бы точно лишили меня наследства. Тем более что мы с вами общаемся только через адвоката.

– Они могут немного нагнать страху, – сказала я, а Мими пробормотала:

– Яблочко от яблони недалеко падает.

– На самом деле они добросердечные люди, вы бы тоже так сказали, если бы узнали их получше, – утверждала Гитти. – Если бы у меня не было родителей, мы с Марией-Антуанеттой оказались бы на улице, да, оказались бы.

Я спросила, является ли отец Марии-Антуанетты французом. Или дворянином. Или и тем, и другим.

Гитти сделала таинственное лицо.

– Ну, я не могу, к сожалению, этого сказать, – заявила она. – Я никогда не говорю об отце Марии-Антуанетты. – Зато она много говорила о ручной работе в общем и в частностях. Гитти была преподавательницей текстильного дела, только, к сожалению, безработной, поскольку в её выпуске образовался переизбыток таких преподавателей. Но она вела курсы в семейном центре и в детском саду, чтобы прокормить себя и Марию-Антуанетту. Но курсы проводились не очень успешно, потому что люди в этой местности ещё не поняли, как важна для души работа руками. И поскольку с курсами была напряжёнка, они не приносили Гитти денег, что в свою очередь означало, что ей и дальше придётся жить у родителей, в её старой детской. Её родители, хоть и добросердечные люди, иногда действовали Гитти на нервы, поскольку они очень сильно вмешивались в воспитание Марии-Антуанетты. Кроме того, её мать готовила вкусно, но жирно, из-за чего Гитти не могла сидеть на диете и всё время поправлялась.