Мамка - [3]

— Больше недѣли меня не продержать, выгонятъ, — разсуждала она. — А мнѣ того и надо. Какъ пріѣду на мѣсто, сейчасъ себѣ сошью шерстяное платье, чтобы сколько-нибудь видъ имѣть. А потомъ — въ Москву, тамъ меня никто не знаетъ. Съ этимъ видомъ, да съ моею наружностью и ловкостью, я себѣ хорошее мѣсто найду. Денегъ тратить не буду, посылать мнѣ некуда, харчи готовыя, одѣться, обуться простому человѣку немного надо, — скоплю сто рублей, тогда можно будетъ и опять дворянскій паспортъ вытянуть изъ-подъ спуда, и опять поѣду въ Петербургъ искать мѣста подходящаго, приличнаго… Съ одежею, да съ возможностью выжидать, перебиться, — найти мѣсто можно. А безъ этого нашей сестрѣ, горемыкѣ, одно мѣсто — на панели.

Дѣйствительно, господа въ К*** продержали Ольгу недолго. Нѣсколько дней она сказывалась больною, а, когда выздоровѣла и стала готовить, господа разразились лютою бранью на мошенничество конторы, приславшей имъ, вмѣсто опытной кухарки, совсѣмъ первобытную стряпку, и выдали дѣвушкѣ расчетъ и денегъ на обратный билетъ. Какъ и собиралась, она отправилась въ Москву, записалась въ тамошнихъ конторахъ и, благодаря своей симпатичной внѣшности и представительности, дѣйствительно, въ самомъ скоромъ времени получила мѣсто горничной въ богатомъ купеческомъ домѣ.

Мѣсто Ольгѣ попалось чудесное: дѣла мало, денегъ много. Съ подарками, «на чаями» и т. д. она зарабатывала рублей 25 въ мѣсяцъ. Пятнадцать тратила на себя, десять относила на книжку, въ сберегательную кассу. Въ домѣ было много женщинъ. И хозяйкѣ и дочерямъ ея очень полюбилась красивая, смышленая, отесанная горничная. Ей много дарили вещами и обращались съ нею настолько хорошо, что Ольга не разъ подумывала, ужъ не признаться ли ей во всемъ? Люди хорошіе, — авось, помогутъ и на ноги поставятъ. Но ложный стыдъ и страхъ, что ей не повѣрятъ, заподозрятъ за нею какое-нибудь темное дѣло, ее удержали.

— Еще боялась: за бѣглую нигилистку почтутъ, — наивно оправдывалась впослѣдствіи дѣвушка.

Въ скоромъ времени, хозяйка Ольги отправилась въ Крымъ и взяла ее съ собою прислугою. Въ Крыму они оставались недолго: пришла телеграмма, что въ московскомъ домѣ случился пожаръ, и много погорѣло. Возвратясь въ Москву, Ольга убѣдилась, что, въ числѣ другихъ погорѣвшихъ вещей, погибъ и ея сундучокъ. Дорогого въ немъ ничего не оставалось, но… между крышкою и обивкою его былъ Ольгсю заклеенъ второй ея паспортъ, на собственное ея имя Ольги N. Такимъ образомъ, она утратила свою настоящую личность и на вѣки осталась крестьянкою Акулиною Лаптиковою. Поразило ее это страшно; она плакала горькими слезами, не смѣя никому объяснить, о чемъ такъ горько разливается. Хозяйка, чтобы утѣшить ее въ пропажѣ погорѣлаго имущества, подарила ей нѣсколько денегъ, но радости оттого Ольгѣ не прибавилось.

Сто рублей она давно накопила, но полагала, что теперь они ей — ни къ чему. Объ ея сбереженіяхъ было извѣстно въ домѣ, и Ольгѣ отбоя не было отъ жениховъ, которые сватались къ ней и сами, и черезъ свашекъ чуть не каждый день. Разумѣется, она всѣмъ упорно отказывала и сердила тѣмъ свою хозяйку, которой непремѣнно хотѣлось, въ награду за хорошее поведеніе, выдать Ольгу замужъ — «покуда не свертѣлась». Она даже нашла ей сама жениха, одного изъ приказчиковъ своего мужа, человѣка не стараго, солиднаго и красиваго. Ольга и ему отказала. Хозяйка очень разгнѣвалась. Въ этомъ упорствѣ Ольги она видѣла что-то скверное, безнравственное.

— О красотѣ своей много мечтаешь! — жестоко говорила она, въ содержанки собираешься.

— Помилуйте, барыня! — оправдывалась дѣвушка въ напрасныхъ слезахъ.

— Тогда — какого же ты принца дожидаешься?!

Одна изъ барышенъ по зимѣ была просватана. Женихъ ея, московскій купчикъ ухарь, изъ цивилизованныхъ, женился ради денегъ. Некрасивой и золотушной невѣстѣ онъ возилъ букеты и конфекты, а хорошенькой горничной, при каждомъ удобномъ случаѣ, подмигивалъ, — то золотой сунетъ въ руку, то ущипнетъ, то поцѣлуетъ. Дѣвушка была въ отчаяніи. Подъ гнетомъ этого назойливаго ухаживанія, она чувствовала себя чуть не преступницею.

— Совѣстно ужъ очень! Люди меня обласкали, одѣли, обули, а выходитъ, точно я, вмѣсто благодарности, отбиваю.

Пошла и разсказала все хозяйкѣ. Вышелъ скандалъ. Жениху отказали, а «Акулину» — тоже со двора долой, чтобы впередъ застраховать хозяйскихъ дочерей отъ опасной конкурренціи. Исторія огласилась, и въ хорошихъ купеческихъ домахъ «Акулина» мѣста не нашла, пришлось спуститься пониже, пріютиться въ семьѣ какого-то бухгалтера… Но и отсюда ее выжила злополучная красота! Она начинала Ольгѣ мѣшать почти столько же, сколько стѣснялъ ее когда-то дворянскій паспортъ, но отдѣлаться отъ этой обузы было труднѣе, чѣмъ отъ старой.

Такъ, переходя съ мѣста на мѣсто, Ольга перемѣнила нѣсколькихъ хозяевъ. Замужъ она упорно не шла, все надѣясь, что какъ-нибудь, хоть чудомъ, да выскочитъ на прежнюю свою колею, вернетъ утраченное званіе, поѣдетъ въ Петербургъ, и тогда начнется для нея жизнь сызнова. Въ прошломъ году случилось ей жить на мѣстѣ, въ подмосковномъ дачномъ поселкѣ. За нею сталъ сильно ухаживать мѣстный лавочникъ, человѣкъ зажиточный, изъ кулаковъ, красивый, властный, грубый. Ольга отвергла его исканія такъ же, какъ и всѣ другія. Но это былъ хищникъ не изъ тѣхъ, что упускаютъ полюбившуюся имъ добычу. Однажды Ольга пила чай въ гостяхъ у какой-то сосѣдки, и та угостила ее вареньемъ, отвѣдавъ котораго, дѣвушка скоро впала въ глубокій, мертвый сонъ. Пробудилась она въ объятіяхъ своего преслѣдователя.