Малый дом в Оллингтоне. Том 1 - [7]

После приговора, произнесенного над ним Лилианой, две сестры некоторое время молчали. Белл, как кажется, немного рассердилась на Лили. Редко случалось, чтобы она позволяла себе расточать похвалы какому-нибудь джентльмену, а теперь, когда она сказала несколько слов в пользу мистера Кросби, сестра упрекнула ее за это невольное увлечение. Лили что-то рисовала и через минуту или две совсем забыла о мистере Кросби, но Белл продолжала считать себя обиженною и не замедлила вернуться к прерванному разговору:

– Мне не нравится этот сленг[10], Лили.

– Какой сленг?

– Тот, который ты употребила, когда говорила о друге Бернарда.

– Ах да! Я назвала его надутым индюком. Полагаю, мне приятно использовать сленг. Я думаю, это ужасно смешно – говорить так о забавных вещах. Только из боязни расстроить твои нервы я должна была назвать его неотразимым. Но согласись, что это займет много времени, если при каждом разговоре нам надо обращаться к словарю и отыскивать в нем приличные выражения.

– Все же, мне кажется, нехорошо отзываться так о джентльмене.

– В самом деле? Я и хотела бы выражаться лучше. Да что же делать, если не умею?

«Если не умею»! Для взрослой девицы подобного неуменья не должно существовать. Дело другое, если бы природа и мать не наделили ее этой способностью. Но я думаю, что в этом отношении природа и мать были довольно щедры в отношении Лилианы Дейл.

– Во всяком случае, мистер Кросби джентльмен и умеет показать себя приятным. Вот мое мнение, – произнесла Белл. – Мама говорила о нем гораздо больше, чем я.

Лили ответила:

– Мистер Кросби – Аполлон, а я всегда считала Аполлона, как ты знаешь, величайшим из когда-либо существовавших индю… Я не договариваю, потому что Аполлон был джентльмен.

В этот момент, когда имя бога красоты оставалось еще на устах Лили, в открытом окне гостиной промелькнула тень, и вслед за тем вошел Бернард, сопровождаемый мистером Кросби.

– Кто здесь говорит об Аполлоне? – спросил капитан Дейл.

Девицы как будто онемели. Что будет с ними, если мистер Кросби слышал последние слова бедной Лили? Белл всегда обвиняла свою сестру в опрометчивости – и вот результат! Но, по правде сказать, Бернард, кроме слова Аполлон, ничего не слышал, а мистер Кросби, шагая позади, не слышал и этого.

Пленительны и музыкальны,

Как звуки арфы Аполлона…

– Со струнами из его волос! – сказал мистер Кросби, не обращая большого внимания на цитату, но замечая, что сестры были чем-то встревожены и молчали.

– Какая должна быть неприятная музыка, – сказала Лили, – но, может, у Аполлона были волосы не такие, как у нас.

– Волосы его были подобны солнечным лучам, – заметил Бернард.

В это время Аполлон поздоровался, и леди приветствовали гостей надлежащим образом.

– Мама в саду, – сказала Белл с той притворной скромностью, которая так свойственна юным леди, когда молодые джентльмены застают их одних, как будто все заранее знают, что мама должна быть предметом их посещения.

– Собирает горох, – прибавила Лили.

– Так пойдемте же скорее помогать ей, – сказал мистер Кросби, и с этими словами все отправились в сад.

Сады Большого оллингтонского дома и Малого были открыты друг для друга. Их разделяли густая живая изгородь из лавровых деревьев, широкий ров и острые железные колышки, окаймлявшие ров. В одном месте через этот ров был перекинут пешеходный мостик, который закрывался воротами, никогда не знавшими замка, так что для всякого желающего получить удовольствие от прогулки здесь всегда имелся проход из одного сада в другой. Сад, принадлежащий Малому оллингтонскому дому, был очень мил, но сам домик стоял так близко к дороге, что между окнами столовой и железным забором оставалась весьма узкая полоска земли, по которой тянулась вымощенная булыжником дорожка фута два шириною, где никто никогда не ходил кроме садовника. Расстояние от дороги к дому, не более пяти-шести футов, было занято крытым проходом. Сад позади дома, перед окнами гостиной, казался таким уединенным, будто рядом не существовало ни оллингтонской деревни, ни дороги, ведущей к церкви, расположенной всего в ста ярдах от садовой лужайки. Правда, с этой лужайки, тут же перед окнами, можно было видеть церковный шпиль, выглядывающий из-за тисовых деревьев в углу кладбища, примыкавшего к стене сада мистрис Дейл, но никто из Дейлов не выражал неудовольствия при виде этого шпиля. Главная прелесть оллингтонского Малого дома заключалась в его лужайке, такой ровной, такой гладкой и мягкой, точно бархат. Лили Дейл, гордясь своей лужайкой, часто говорила, что в Большом доме не найти такого местечка, на котором бы можно было поиграть в крикет. Трава, говорила она, растет там какими-то кочками, которых Хопкинс, садовник, никак не может или не хочет выровнять. В Малом доме этого нет, а так как сквайр не имел особенного пристрастия к игре в крикет, то все принадлежности для крикета были переданы в Малый дом, и эта игра сделалась там совершенно особым занятием.

Говоря о саде, я должен упомянуть об оранжерее мистрис Дейл, относительно которой Белл сохраняла твердое убеждение, что в Большом доме нет ничего подобного. «Разумеется, я имею в виду только цветы», – говорила она, поправляясь, потому что возле Большого дома находился отличный виноградник. В этом случае сквайр проявлял меньшую снисходительность, чем в деле крикета, и обыкновенно замечал племяннице, что в цветах она ничего не смыслит.