«Маленький СССР» и его обитатели. Очерки социальной истории советского оккупационного сообщества в Германии 1945–1949 - [43]
Мучительный когнитивный диссонанс между тем, что пишут газеты, и тем, что видел сам и о чем не дозволено говорить, оставлял человеку лишь один выход – двоемыслие. В обыденной жизни следовало помалкивать и руководствоваться собственным практическим опытом: «…в Таганроге хлеба нет». Надо думать, где его достать для жены и детей, иначе не проживешь и не прокормишь семью. А в публичных высказываниях и при посторонних – говорить то, что нужно партии: с хлебом все хорошо. Безопасные речевые коды лучше было черпать из газет, а не заниматься самодеятельностью. И если советская власть после войны в течение нескольких лет не могла накормить народ, то заставить молчать и публично произносить правильные речи было ей вполне по силам.
Неправильное понимание коммунистами «текущего момента», вынесенное в публичную сферу, грозило провинившимся не просто профилактическими беседами. Вина капитана Натфулина, экономиста комендатуры района Вайсензее города Берлин, вступившего в ВКП(б) во время войны, состояла в том, что в течение нескольких месяцев «в узком кругу офицеров» он «вел антисоветскую пропаганду, возводил клевету на существующие порядки в СССР и восхвалял при этом жизнь немецкого населения в Германии. Говорил о плохих материальных условиях жизни в Советском Союзе, о неправильной налоговой и карательной политике. За это военный трибунал приговорил его к 10 (десяти!) годам лагерей и лишил воинского звания. Дело Натфулина поражает своей обыденностью и фарисейством причастных к нему лиц. О «разговорах» офицера стало известно замполиту комендатуры, который в присутствии коменданта настучал уполномоченному Смерша. А тот в свою очередь сообщил о своих далеко идущих оперативных планах: Натфулина не трогать, пока не соберется «весь материал». Бдительные начальники прислушались к мнению контрразведки и на какое-то время затаились. Как будто ждали, когда их подчиненный наговорит себе на те самые стандартные десять лет. Но в марте 1947 года Натфулину пришло время демобилизоваться. Чтобы не упустить добычу, капитана арестовали и через два месяца осудили. Начальник политуправления СВАГ Андреев счел этот случай настолько значимым, что доложил о нем на самый верх – начальнику Главпура И. В. Шикину366.
Оставим возмущенных политначальников в далеком 1947 году. И сообщим читателю о тех действительно значимых фактах, которые проигнорировал в своем донесении генерал Андреев. Капитан Натфулин был героической личностью. Во время войны он командовал минометным взводом, затем ротой. Был награжден медалью «За боевые заслуги» (1943), орденами Красной Звезды (1943), Красного Знамени (1945) и Отечественной войны II степени (1945). В 1943 году был ранен, но остался в строю. В боях за город Кюстрин он «с группой бойцов проделал проход в проволочном заграждении противника, первым ворвался в дом, превращенный немцами в крепость». В том же бою двадцатидвухлетний командир минометной роты «беспрерывно обеспечивал огнем наступающие подразделения, нанося противнику большие потери. Лично сам, находясь в боевых порядках, корректировал огонь миномета». Во время штурма капитан был ранен и отправлен в госпиталь. Вот такого «махрового антисоветчика» выявили политработник комендатуры и представитель Смерша. Для полноты картины сообщим читателю, что Г. И. Натфулин был реабилитирован и внесен в единую базу данных жертв репрессий в СССР367.
Казалось бы, угроза наказания за мыслепреступления была очевидной. И можно понять, когда неправильные слова произносили малограмотные и беспартийные рядовые, например из Западной Украины. Они еще не усвоили правил лояльного советского поведения. Но почему не срабатывала самоцензура у опытных офицеров-коммунистов, таких как сотрудники Управления внешней торговли СВАГ? Почему на занятиях кружка текущей политики они вдруг начали размышлять о совершенно «ненужных» для подобных занятий вещах: «Рабочие в СССР жили хуже, чем рабочие при Гитлере в Германии». Да еще и засомневались, что коммунизм будет скоро построен. На это эпохальное строительство они отводили лет двести368. Вольнодумцев сразу же взяли на заметку, с ними «по этим высказываниям» побеседовал секретарь парторганизации. А кружок на всякий случай был укреплен опытным руководителем-демагогом.
До развертывания идеологических кампаний в 1947–1949 годов на неправильные речи меньше обращали внимания. Во всяком случае, поначалу начальник отдела международной жизни редакции газеты «Советское слово» Егоров совершенно спокойно мог делиться своим нелестным мнением о книгах, которые считались в то время образцами социалистического реализма: «Мне наплевать на то, что о книгах думают другие, у меня свое мнение. Пусть даже они удостоены Сталинской премии, я считаю их плохими произведениями и мне никто не запретит давать им такую оценку»
