Маленький король Декабрь - [7]
— Хотел бы я быть таким, как ты. — Я вздохнул.
— Ты не можешь быть таким, как я. Но когда-то ты был таким. Когда был маленьким, понимаешь?
— А теперь я большой, а ты делаешься всё меньше и меньше.
— Да ведь это здорово! — воскликнул король. — Это я о себе говорю — здорово.
— Верно, о себе ты можешь так сказать…
— Не забывай, я как-никак твой король и проживаю у тебя. И существую только потому, что этого хочешь ты.
Я молча помешивал кофе.
— Хоть это тебя устраивает, а?
— Ну, хоть это… — ответил я.
Стояла прекрасная летняя ночь. Мы с Декабрём вышли на бал кон, улеглись там на полу и стали смотреть на звёзды. Вернее, на полу лежал я, а королёк устроился у меня на животе, между пятой и шестой пуговицами рубашки. От моего дыхания живот поднимался и опускался, а с ним вместе и королёк.
— Что ты чувствуешь, когда видишь звёзды? — спросил он.
— Чувствую, какой я маленький и ничтожный. Совсем крошечный, вроде тебя, или ещё меньше. И я думаю в такие минуты о том, что мир огромен и что я — лишь мельчайшая его частичка.
— Значит, здесь, на земле, ты большой и важный, а едва увидишь звёзды над головой, сразу чувствуешь, какой ты маленький и жалкий?
— Да. Вроде колёсика, которое может закатиться в тёмный угол, а никто и не заметит пропажи.
— А я знаешь что чувствую? — спросил король. — Мне кажется, будто я делаюсь громадным. Расту сразу во все стороны, расширяюсь, но не как воздушный шарик, который надувают и надувают, пока он не лопнет. Нет, всё происходит очень легко и просто. И не растягивается какая-то моя оболочка, нет, это я будто становлюсь газом, который рассеивается во все стороны. И под конец я уже не только «частичка всего». Я и сам превращаюсь в это Всё, и звёзды уже не вне меня, а во мне. Ты можешь это себе представить?
Немного помолчав, я признался:
— Нет.
— Ничего удивительного, — сказал король Декабрь. — Если бы мог, ты и чувствовал бы так же, и давно бы уже представил себе. Ах, какое это прекрасное чувство… — Он перевернулся со спины на живот и, глядя мне в глаза, спросил: — Где же правда? Какой ты: большой человек, каким тебя видят другие, или маленький, каким ты сам себя ощущаешь?
— Не знаю. — Я опять стал смотреть в небо. А король Декабрь по-прежнему смотрел на меня.
— Почему ты чувствуешь себя маленьким, когда видишь что-то большое?
Я молчал.
— Если я чувствую себя так, словно я — это Всё, а ты чувствуешь себя так, будто ты лишь малюсенькая частичка Всего, — продолжал он, — то, выходит, ты — моя частичка. Но я не частичка тебя.
Я молчал.
— Это занятно, а?
— Да, занятно, — сказал я.
— И тебе не хватает меня?
— Да, — сказал я, — мне кажется, довольно многим людям не хватает такого вот маленького короля, хотя они об этом не догадываются.
Королёк прижал ухо к моему животу.
— Повезло тебе, — сказал он. — Всё-таки я пока ещё не сделался меньше твоего мизинца и ты можешь меня видеть. Но однажды я стану совсем маленьким, и тогда ты меня больше не увидишь. Если бы мы не встретились вовремя, потом было бы поздно.
— Для меня, — заметил я.
— Для тебя, — кивнул король. Он уселся там, где под рубашкой находился мой пуп, и расположился в нём, точно в уютном кресле. — Давай поиграем! Давай мы с тобой вместе вообразим что-нибудь! — предложил он.
— Что же?
— Вот ты воображал когда-нибудь, что ты бессмертен?
— Нет. — Я приподнял голову и посмотрел на королька. — Интересно, что при этом чувствуешь?
— Хороший вопрос. — Королёк поудобнее устроился в своём кресле — моём пупке.
— Хороший. А где ответ?
— Отличный вопрос, — повторил королёк.
— А ответ-то где?
— Замечательный вопрос.
— Замечательный, замечательный! Ответ где? — я начал терять терпение.
— Ты делаешь успехи. Сперва ничего не мог вообразить, а теперь, оказывается, умеешь придумывать такие замечательные вопросы.
— Да отвечай же, наконец!
— Что я тебе, знайка-всезнайка? — закричал он вдруг. Король вскочил, забрался на мою пуговицу, встал на неё, как на маленький пьедестал, и яростно замахал скипетром. — По-твоему, на всякий вопрос есть ответ? На вопросы, на вопросы простаков дать ответ король всегда, всегда готов? Своей головой думай! Или ты меня для того выдумал, чтобы я вместо тебя думал, а ты бы вообще не думал и ничего не придумывал?
— Ну хорошо, хорошо! Сейчас я представлю себе, что при этом чувствуешь.
Декабрь пыхтя уселся на прежнее место.
— Наверное… тут может пособить какая-нибудь добрая фея?
— Добрая или нет, кто её разберёт, — ворчливо заметил король.
— Однажды появится возле моей кровати фея, она склонится надо мной, её длинные серебряные локоны коснутся моего лица, и она скажет:
— И что? Ты перепугаешься? — спросил король. — Или обрадуешься?
— Перво-наперво надо будет удостовериться, что она сказала правду. Почему я должен верить на слово какой-то фее?
— А ты попробуй убить себя, — предложил король.
— Какой ужас! — закричал я. — Только-только сделаешься бессмертным, и сразу же ты должен проверять, правда ли это! Между прочим, при попытке самоубийства всегда можно остаться в живых, а в таком случае, если и впрямь ты бессмертный, то на всю свою вечную жизнь засядешь в инвалидное кресло.
Всё своё детство я завидовал людям, отправляющимся в путешествия. Я был ещё маленький и не знал, что самое интересное — возвращаться домой, всё узнавать и всё видеть как бы заново. Теперь я это знаю.Эта книжка написана в путешествиях. Она о людях, о птицах, о реках — дальних и близких, о том, что я нашёл в них своего, что мне было дорого всегда. Я хочу, чтобы вы познакомились с ними: и со старым донским бакенщиком Ерофеем Платоновичем, который всю жизнь прожил на посту № 1, первом от моря, да и вообще, наверно, самом первом, потому что охранял Ерофей Платонович самое главное — родную землю; и с сибирским мальчишкой (рассказ «Сосны шумят») — он отправился в лес, чтобы, как всегда, поискать брусники, а нашёл целый мир — рядом, возле своей деревни.
Настоящее издание — третий выпуск «Детей мира». Тридцать пять рассказов писателей двадцати восьми стран найдешь ты в этой книге, тридцать пять расцвеченных самыми разными красками картинок из жизни детей нашей планеты. Для среднего школьного возраста. Сведения о территории и числе жителей приводятся по изданию: «АТЛАС МИРА», Главное Управление геодезии и картографии при Совете Министров СССР. Москва 1969.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Вильмос и Ильзе Корн – писатели Германской Демократической Республики, авторы многих книг для детей и юношества. Но самое значительное их произведение – роман «Мавр и лондонские грачи». В этом романе авторы живо и увлекательно рассказывают нам о гениальных мыслителях и революционерах – Карле Марксе и Фридрихе Энгельсе, об их великой дружбе, совместной работе и героической борьбе. Книга пользуется большой популярностью у читателей Германской Демократической Республики. Она выдержала несколько изданий и удостоена премии, как одно из лучших художественных произведений для юношества.