Маленький Глинка - [5]
— Что ты, светик? Нешто дворянские дети с холопами играют? — смеётся Карповна.
Миша замолкает. Верно, так надо!
— Друг мой, — сказал раз отец Миши жене, — а ведь мальчика так оставлять нельзя: взять бы к нему няню поумнее.
— Где её возьмёшь, Ваня? Соседи француженок из Москвы да из Петербурга выписывали — что хлопот было!
— А мы пока возьмём русскую. На днях мне говорили, что вдова землемера Мешкова место искала. Она с девочкой, только девочка тихая, пальцем воды не замутит, немного постарше Миши, худому не научит.
И в тот же день послали за вдовой землемера.
Ирина Фёдоровна Мешкова приехала с дочерью, приехала в старомодном широком платье, как носили ещё во времена Екатерины II, в «карнете» — чепце екатерининских времён, смешная, но с таким добрым простым лицом, что Мишу сразу к ней потянуло, и скоро он стал искать спасения от всяких страхов в её широких капустообразных юбках.
Возле Ирины Фёдоровны жалась худенькая девочка с кротким личиком.
— Сиротка, — говорили о ней слуги и вздыхали.
Слово «сиротка» сразу определило отношение Миши
к девочке. Он молча протянул ей кусок домашней коврижки с миндалём. Впоследствии она охотно слушала звон Миши в медные тазы и просила мать рассказывать сказки.
Скоро можно было видеть троих детей, игравших на полу в какие-то постройки из чурбашек, дружно, весело и спокойно.
А Миша продолжал рисовать девочкам на полу церкви, сады, рисовал и белые гипсовые статуи, которыми Иван Николаевич украшал свой парк.
IV
А я нашёл и француженку! — сказал раз Иван Николаевич, — зовут её Роза Ивановна, и недорогая...
— Как же, мой друг, Ирина Фёдоровна? Миша к ней так привык...
— Ну, матушка, и французским языком нельзя пренебрегать. Какой же сын будет дворянин, если не сумеет свободно болтать по-французски? И Ирина пусть себе живёт в Новоспасском: авось не объест нас со своей Катенькой.
Через несколько дней подкатила наёмная тройка и привезла француженку, живую и говорливую. Она сейчас же стала болтать с детьми, играла с ними, учила французским стишкам и песенкам. Но Мишу не покидала мечтательность, и он мог проводить целые часы на полу, лёжа на животе и рисуя мелом.
Рисует Миша, но его лошадь совсем не похожа на лошадь, хотя и у неё четыре палочки-ноги и торчащие уши.
— И пусть мальчик едет с кнутом, — диктует себе Миша.
— Нет, друг любезный, лучше ты не веди кнутик свой за порог, — раздаётся знакомый голос, и в комнату входит Иван Николаевич. — Весь пол перемазан.
А мальчик поднимает крик:
— Ай, ай, папенька... стёр...
— Ну, настоящая оранжерейная мимоза! — недовольно говорит Иван Николаевич. — Ой да ай — не тронь меня! Если хочешь рисовать, рисуй с толком, — надо учиться рисованию как следует.
На другой день, едва Миша взялся за мел, перед ним выросла длинная фигура архитектора, строившего новый дом и беседки.
— Я принёс тебе бумаги, — сказал архитектор. — На ней лучше не сотрётся, чем на полу.
Миша послушно уселся за стол и взялся за карандаш. Но рука учителя остановила полёт его фантазии.
— Что ты начал рисовать?
— А ёлки, лес. У нас лес большой. Я видел.
— Немного ты видел, отчего плохо и нарисуешь. Лучше нарисуй то, что я тебе скажу.
И архитектор положил перед мальчиком листы с оригиналами, на которых были изображены части человеческого тела. Мише стало скучно... Но он начал добросовестно рисовать; ему было стыдно сделать плохо работу.
Скучны были эти уроки; только иногда на клочке бумаги выводил Миша карандашом свои прежние наивные картинки. Учитель был им доволен.
Сидит Миша за столом и усердно рисует человеческие уши. Зевает он от скуки, потягивается.
— Добрый день и Бог в помощь, — раздаётся сзади.
— А, дядя!
Карандаш брошен; мальчик забирается на колени к дяде.
— Что же ты не рисуешь?
— Поспею. А вы расскажите.
— Да что рассказывать? Шёл бы ты лучше побегать. Поленька с Катей играют в зале в мячик.
— И пусть играют, а вы расскажите.
— Про что рассказывать, милый?
— Да про диких людей. Какие они, дикие люди?
— Разные, милый. Ходят голые или в звериных шкурах.
— И людей они... едят?
— Иные едят и людей.
И рассказывает добрый старичок о том, что прочёл в книгах, которых у него несколько шкафов: про тёплые страны, про огнедышащие горы, про страшных змей, весёлых обезьян и попугаев.
— Шёл бы ты, милый, побегать, а то всё сидишь сиднем.
— Я не хочу. А это всё правда, что вы рассказываете?
— Сущая правда. Да погоди — ты ведь у нас грамотей, я тебе привезу книги: ну, может, и одолеешь, разумник.
Миша жадно стал читать книги, вспоминая от слова до слова всё, что ему рассказывал старичок, и, завидев дядю в дребезжащих старых дрожках — «калибрах», — он превозмогал неподвижность и бежал встречать дорогого гостя, крича на ходу:
— А книжку привезли?
И дядя протягивал ему желанную обещанную книжку: «О странствиях вообще», издание времён Екатерины II.
Миша забирался в укромный уголок, под обеденный стол, где бы ему никто не помешал до обеда, и принимался за чтение. Книга была написана напыщенным языком, и детской голове трудно было её осилить, но Миша, хоть и приходилось по нескольку раз перечитывать некоторые страницы, с упоением читал о путешествии знаменитого Васко да Гама, и приключения этого человека кружили ему голову.
