Маленький человек на большом пути - [56]

Она не говорила, а пела, ее теплые мягкие пальцы поглаживали мою шею.

Я чувствовал, как лицо заливает краска. Такую одежду я видел только на сыне управляющего имением. Ну, может быть, есть еще что-то подобное у сына аптекаря. А ведь мы против них воевали на Храмовой горке!

Стало не по себе. Чтобы увернуться от ласки, я присел на скамеечку, склонился над ушатом и начал мыть ноги. Чистым полотенцем, которое хозяйка мне протягивала, совестно было их вытирать, и я замешкался. Она все поняла:

— Вытирай, вытирай, миленький! Это льняное полотенце, груботканое, для того и сделано, чтобы рученьки-ноженьки вытирать.

И, поскольку я все еще никак не мог решиться, наклонилась и сама вытерла мне ноги. Я неловко поблагодарил и торопливо встал.

— Вот теперь ноженьки чистенькие, можно и в комнаты. Охотнее всего я пустился бы сейчас наутек и бежал, бежал бы, пока снова не оказался на привычном сеновале над хлевом Садовница, улыбаясь, посмотрела на меня, взяла за руку, повела через кухню в большую комнату и усадила за стол.

Я с замиранием сердца ждал. Что ж теперь еще будет? Вскоре она вернулась из кухни, неся дымящуюся тарелку. Поставила передо мной. Рядом с тарелкой положила ложку, вилку и нож. Суп был ярко-красным, поверху плавали блестки жира. Пахло очень вкусно; в самой середине тарелки, словно островок, торчал аппетитный кусок мяса. У меня потекли слюнки. Такого супа я еще никогда не ел. Садовница ласково положила на мою голову мягкую руку:

— Ешь, миленький, ешь. Этот супчик из молоденькой баранинки, сварен со свеколкой. Возьми вилочку, ножичек, съешь сначала кусочек мясца, а потом супчику похлебай.

Новое несчастье! Я нерешительно взял в кулак обе блестящие железки со всякими завитушками, так мало похожие на ножи и вилки с деревянными ручками у нас дома. Как ими обходиться? Переложил в левую руку нож и — будь что будет! — взялся за мясо.

Да, это был трудный экзамен. И я опозорился, разбрызгал суп. Садовница взяла у меня вилку и нож:

— Левой ручкой придерживай, правой режь. Вот так… Отрезал кусочек — положи вилочкой в рот…

Это было потруднее, чем у ящика с раствором! Я весь взмок, пока научился с грехом пополам обращаться со столовым прибором.

Щедрая хозяйка поставила передо мной хлебницу, полную ровно нарезанных ломтей пахучего ржаного хлеба. Суп оказался необычным на вкус, кисло-сладким. И напрасно я радовался втихомолку, думая, что уж с супом-то управлюсь запросто. Оказалось, и тут надо соблюдать определенные правила:

— Не хлебай так шумно, миленький! Ротик закрой, теперь глотай. Вот так… Ложечкой не стучи по тарелочке, некрасиво…

Я облегченно вздохнул, когда наконец завершился самый трудный в моей жизни обед.

Теперь можно было продолжить осмотр комнаты. На стене тикали необычные стенные часы. Циферблат был вставлен в футляр из резного дерева, в верхней его части находился домик, вроде скворечника, с маленькими дверцами. Домик был вырезан из цельного куска, но раскрашен так, что казалось, он выстроен из крохотных бревен. Мерно раскачивался маятник с большим желтым кругом на конце, раздавалось звонкое: тик-так, тик-так…

Вдруг распахнулись дверцы под крышей, и наружу выскочила деревянная птичка. Она поклонилась, клювик у нее раскрылся, и я, к величайшему своему удивлению, услышал голос настоящей кукушки: ку-ку, ку-ку…

— Видел ли ты когда-нибудь такие часики? — Садовница уже вернулась из кухни.

— Нет! — Я энергично тряхнул головой.

— Это знаменитые часы, шварцвальдские, из Германии. Сам господин барон подарил нам их за то, что вырастили для него виноград.

Рядом с часами на рогах косули, прибитых к стене, висела на длинном ремне медная труба. Она ярко блестела, еще ярче, чем каски пожарников в местечке.

Картина, часы, теперь эта труба… Диковинные, никогда ранее не виданные вещи вызывали во мне почтительное уважение, даже боязнь. Ведь такое, по моему глубочайшему убеждению, могло принадлежать только богачам, господам.

— Что это за труба? — осмелился я спросить.

— Охотничий рог. Его очень далеко слыхать. Мой муженек всегда идет на охоту с господином бароном, он его личный псарь, — сказала хозяйка с гордостью. — Дунет в рог один раз коротко, другой подлиннее, третий совсем длинно, и все охотничьи собачки, где бы они ни бегали, бросаются на звук…

Останешься жить в нашем поместье, сам все увидишь, сыночек. — На последнем слове она сделала особое ударение и посмотрела на меня вопросительно.

Я все еще не мог понять, чего добивается садовница.

— Не знаю, как долго будет печник работать в замке вашего барона. Вот заработаю деньги для учения, осенью пойду в школу.

Жена садовника склонилась над столом, подперев голову кулаками, и давай меня убеждать:

— Нехорошая работа у печника, грязная. Да и потом, не работа его ищет, а он работу. Ходит-бродит из поместья в поместье. То ли дело садовник! Мы с муженьком вот уже двадцать годков на одном месте работаем. Нельзя сказать, что богатые, но живем совсем неплохо. Оставайся, миленький, у нас, выучишься на садовника. Зимушка наступит, а тебе ее не бояться: в теплицах всегда хорошо, хоть зимой, хоть летом. К тому же, смотришь, и виноград тебе перепадет.