Маленький человек на большом пути - [54]

Стали работать.

Поначалу мастер следил за нами, чуть заметно улыбаясь. Если что выходило не так, поправлял. Вскоре мы сами уже делали все, как надо.

— Вот и хорошо! — Рукой, перепачканной в известке, мастер хлопнул Августа по плечу. — Я смотрю, у меня будут подручные что надо!

Потом подозвал каменщика помоложе:

— Принеси-ка фартуки, надо принять ребят в великое братство каменщиков.

Мы повязали фартуки. Мастер выстроил всех нас в ряд, дал в руки по мастерку и, взяв малярную кисть, окунул в ведро с водой. Повернулся к нам, мазнул кистью каждого по лицу, торжественно произнес: С мастерком, с ветерком, с работой будешь везде и всюду, хоть в мороз, хоть в жару, хоть у черта в аду!

Каменщики столпились вокруг нас, смеялись. Нам тоже было весело. Хорошие они люди!

— Гоп, ребята! — воскликнул Сипол, и каменщики засмеялись еще громче.

— Вот и все, — Усатый мастер хитро взглянул на нас. — Можете работать. Главное, чтобы получилось не хуже, чем на Храмовой горке!

Знали они, знали обо всем!

И пошло! Раствор мы подносили каменщикам в маленьких ящиках, кирпичи — на козлах за спиной. Трудно, ничего не скажешь, особенно кирпичи таскать. Зато как приятно ощущать под собой упругость и силу собственных ног!

Во время перерыва на обед освежились у колодца, побежали на сеновал. Каменщики сидели на сене кружком; они подвинулись, давая нам место. В середине стояла большая посудина с молоком. Каждый получил по ломтю ржаного хлеба, по куску мяса. Ели и прихлебывали прохладное молоко.

До начала работы было еще время. Мы обошли поместье, потом прилегли на краю ржаного поля. Со стороны местечка наплывали густые белые облака. Совсем недавно они видели наш дом, озеро, мальчишек, купающихся в теплой воде…

Щемило сердце. Что-то осталось позади, дорогое и неповторимое. Теперь мы уже не просто мальчишки — рабочие люди.

«ВИДИШЬ ЛИ, КАКОЕ ДЕЛО…»

Был теплый солнечный полдень. Только что кончился обед, и я с новыми силами возился у ящика с известкой и гравием. Работа трудная: это ведь не шутка — перегонять тяжелый раствор с одного конца ящика на другой. Солнце жарило обнаженную голову, пот заливал глаза. Ящик широкий, до середины не дотянуться. Я пробовал и так и сяк — руки коротковаты да и силенок еще не накопил. Наконец придумал. Встал, с трудом держа равновесие, на острый край ящика. Хоть и резало подошву, зато теперь я мог свободно перемешивать раствор в самой середине ящика.

Раствор уже почти готов, не липнет больше к лопате. На радостях я стал насвистывать в такт движению рук.

И вдруг за спиной голос:

— Смотри, как приловчился! Молодец, малыш, молодец! Повернулся — а это наш мастер. Не тот, усатый, — новый, помоложе. Мы теперь у него в подчинении. Я спрыгнул с ящика, взял лопату «на караул», как солдат винтовку. Приятно, когда хвалят!

А он сдвинул свою шапчонку подальше на затылок и продолжал:

— В четверг виделся я в церковном трактире с твоим отцом. Он со мной согласен: нужно тебе и работать, и хорошему ремеслу учиться.

Мастер потрогал щетинистый подбородок, поправил на плечах лямки фартука. А я не понимал. С чем согласен отец? Разве я не работаю? Разве я не учусь ремеслу?

— Видишь ли, какое дело, мы здесь заканчиваем, потом перейдем работать в замок алшвикского барона. А печник уже там, перекладывает печи в комнатах. Ему нужен подручный. Вот ты ближе к вечеру бери свои вещички и шагай туда с богом.

От волнения у меня во рту пересохло:

— Как? Мне одному?

— А кто у тебя еще — жена, дети? — И, видя, что я вот-вот расплачусь, добавил: — Ну-ну, распустил нюни, такой большой парень! Подумаешь, каких-нибудь несколько дней. А потом и другие туда подойдут.

Я сдержал слезы, проглотил горький комок.

— Видишь ли, какое дело… — Похоже, мастер чувствовал себя не совсем ловко; обычно он говорил мало, а тут повторялся, покашливал, щупал подбородок. — Тебя приметил сам печник Креслинь еще там, в местечке. А глаз у него верный, так что ты не дрыгайся. Обучишься ремеслу, будешь не снаружи работать в дождь и мороз, как мы, а внутри, в доме, в тепле, словно барин. Знаешь как печники живут? Ого-го! Катаются как сыр в масле! Вот уж у кого в кармане всегда рубли позвякивают.

Я тут же отметил мысленно: не рубль даже, а рубли! А рубль, только один, — это же целых четыре перочинных ножа!

— Проработаешь лет десять — пятнадцать, а потом сунешь руки в брюки и сам будешь другими командовать. Шутка сказать — мастер-печник!

Настроение у меня резко изменилось:

— А когда идти? Сейчас еще нельзя?

— Вот отнесешь три-четыре ящика раствора, потом давай. Обратно но большаку до Силакрога, затем налево и айда до самого поместья.

— А где там жить?

— Видишь ли, какое дело… Все уже обговорено и ясно как божий день. Поселишься в доме у госпожи садовницы. Спать будешь в кровати ее сына; его недавно забрали в солдаты.

Это мне не понравилось. Я уже отвык спать в комнате. Как хорошо на сеновале: хочешь — спи, хочешь — кувыркайся в сене!

Мастер снова стал щупать подбородок.

— Видишь ли, какое дело… У госпожи садовницы всегда свежее молоко, хлеб пышный, пахучий, ешь — не хочу! Все тебе понятно? — спросил он.

— Понятно! — ответил я не очень уверенно.