Маленький человек на большом пути - [4]

Мать взглянула на меня искоса, сказала спокойно:

— Хочешь в школу — спрячь гордость в карман. Собрать ягоды — это полдела. Ягоды — еще не деньги.

Куда денешься! Я потоптался босыми ногами по прохладному полу, кашлянул:

— Сколько просить?

— Хорошо бы за твои маленькие корзинки выручить хотя бы копеек по тридцать. А мои побольше, за них проси тридцать пять. Не дадут — по пять копеек уступишь.

Двинулся я в нелегкий путь — ох, лучше бы еще раз туда и обратно по одиннадцать верст! Первую корзину, как мать и говорила, понес мадам Карозе. Та вышла из кухни с накрученными на бумажки волосами и, изобразив на дряблом лице сладкую улыбку, не спросила, а пропела тонким голоском:

— Что мальчику от меня потребовалось?

Я приподнял папоротник и предложил свой товар. Желтоватые костлявые пальцы сунулись в корзину, мадам бросила в рот горстку ягод.

— Дорого! — Она скривила бледные губы. — Черника твоя мелкая и кислая.

У меня глаза наполнились слезами. Это неправда, неправда! Ягоды из дальних лесов самые лучшие, самые сладкие — это знают все в местечке. Но я пришел сюда не спорить, а продавать. Проглотив обиду, назвал место, где собирали чернику, — Зиемерский бор, разгреб рукой ягоды, показывая, какие они крупные. У мадам Карозе жадно загорелись глаза. Но она сказала:

— Короче: хочешь — получай двадцать пять копеек. Не хочешь — ешь сам!

Жалко было отдавать так дешево. Но возьму ли больше? Может, пробегаю без толку по местечку?

Домой я вернулся хоть и с пустой корзиной, но с таким траурным выражением на лице, что мать сразу все поняла.

В тот день я обошел много богатых домов. Предлагал, показывал, уговаривал. Всюду пробовали, небрежно перебирая ягоду в корзине, морщились, торговались…

А вечером, когда мы с матерью стали считать вырученные деньги, не вышло даже полного рубля.

Еще дважды ходили мы по ягоды в далекий лес. Лишь тогда мать смогла отнести один серебряный рубль в общинную школу, а на другой купить учебники и тетрадки.

Ничто в мальчишечьи мои годы не далось мне так трудно, как школьные деньги.

НОЖ

С восхода солнца мы рыбачили на берегу озера возле Храмовой горки. Рыба просто не хотела ловиться, только трогала крючок, обкусывала червяка — и все. Напрасно мы снова и снова забрасывали удочки.

Что за рыбалка без клева? Скука. Наш приятель Август, сын соседского столяра, предложил:

— Знаете что, ребята, давайте лучше вырезать лодочки из сосновой коры.

— Да ну! — дружно скривились мы с Густавом. — Скажешь тоже! А нож?

Но Август хитро посмотрел на нас и медленно, как фокусник, вытащил из кармана складной нож. Новый, с блестящей черной ручкой.

Я вытаращил глаза, брат — тоже. Что за чудо! Откуда у Августа это сокровище? Такого ножа нет ни у кого из наших мальчишек! Ну, может, у двоих-троих, самых богатых.

— Покажи! Ну, покажи, пожалуйста!

Август пристально осмотрел меня с головы до ног, словно решая, может ли он доверить мне свое богатство. Потом великодушно протянул руку. На ладони лежал нож. Нет, что я говорю: не нож — греза, мечта!

Я несмело провел пальцами по гладкой рукоятке. На конце было небольшое сквозное отверстие. Август пояснил:

— Для веревки. Просунуть и привязать к руке. Тогда навечно, никогда не потеряешь.

А лезвие… Блестит, точно зеркало, и буквы выдавлены. Я стал разбирать:

— Ф-и-с-к-а-р…

— Точно: фискар! — подтвердил Август. — Не какое-нибудь барахло, а финская сталь — фискар. Самое лучшее, самое острое лезвие в мире!

Зря он так нахваливал свой нож. Ни у меня, ни у брата никаких сомнений не возникало. Нож так и выглядел, как полагается выглядеть лучшему в мире. Достаточно только взглянуть на широкое мощное лезвие.

— Дорого стоит? — Я осторожно потрогал заостренный кончик.

— Тридцать пять копеек.

Я стал подсчитывать в уме. За какое время можно собрать такую сумму? Раз в неделю я ходил в сапожную мастерскую, помогал подмастерьям заготавливать деревянные гвозди. За три часа работы платили копейку. Значит, целых тридцать пять недель! И уж про сладости или цветные карандаши и думать забудь. Хорошо Августу: время от времени скупщик скота нанимает его в погонщики до самого Пскова — это не копейка в неделю! А вот меня не пускают, говорят, еще мал.

Август разрешил мне испытать нож в деле. Осторожно, чуть дыша я отрезал сучок у ольхи. Втроем мы стали придирчиво рассматривать срез. Ровный как стеклышко, лезвие не оставило ни царапинки.

— Бритва, да и только! — восторгался брат. — Режет дерево что масло. Я спросил:

— Сам точил? Или дедушка?

— Не видишь — заточка фабричная! — Август смотрел на меня с презрением. — Сказано же: не простой это нож, а самый настоящий фискар…

Мы оставили удочки на берегу — пусть рыбы сами ловятся! — и отправились на Храмовую горку искать сосну с корой потолще. Подходящее дерево быстро нашлось — высокое, в два обхвата. Ствол в нижней части мшистый, корявый, с толстой, потрескавшейся корой. Август отыскал кусок, по форме отдаленно напоминавший лодку. Подсек с двух сторон, глубоко вогнал нож и надавил. Кора с треском отделилась от дерева, обнажив светло-желтую, залитую прозрачной смолой древесину.

— Ох и отличная будет у меня лодочка! — хвалился Август. — Вот здесь поставлю мачту с парусом, сюда закреплю руль.