Маленькая опера - [35]

Клаус помог осмотреть находку.

– Они всё время что-то забывают. Ножи, пистолеты, – объяснил Арнольд. – Но гранат ещё не было.

– Ты же не сдаёшь забытые вещи в стол находок?

– Ещё чего. Мусорщикам продаю. Это мой бизнес.

– Когда приезжают мусорщики?

– Каждый день, в пять утра.

Вдвоём они исследовали декорации, подаренные за последние сутки. Набрали два ведра разнообразного оружия. Администратор был счастлив. Клаус отказался от процентов, но велел избавиться от находок любым способом, как можно скорее. В зале не должно остаться ничего, способного причинять вред живым существам.

* * *

Днём опять репетировали. К шести часам стал стекаться народ. Присланный из комендатуры офицер принимал у входящих личное оружие.

Берта в кассе продавала билеты, банкноты не влезали в кассовый аппарат.

– Я обожаю Вагнера! – говорила хозяйка гостям, хотя те ни о чём таком не спрашивали.

Под сценой разместили большой оркестр, полсотни музыкантов в лагерных робах. Для лучшей слышимости в полу просверлили огромные дыры. Бено притащил большой пакет с едой, встал на колени и нырнул в одну из дыр. Огляделся, увидел знакомые лица.

– Привет всем! Как дела?

– Всё отлично! Спасибо за отпуск!

– Я вам бутерброды принёс!

Бросив музыкантам свёртки, Бено отыскал глазами своего альтиста.

– Здравствуй, Пьер! Марго велела передать, что любит, ждёт и протирает твой альт от пыли! А наш оркестр в тот день, когда тебя повязали, – весь погиб под бомбёжкой. Так что тебе крупно повезло! Ладно, надо бежать. Люблю всех! Скоро начинаем!

* * *

Офицеры рассаживались, косились на ложу. Под тяжёлым бархатом темно, не очень-то разглядишь содержимое.

Бено каждую минуту бегал смотреть на двери. Напрасно. Паола не явилась. Чертыхаясь и прося прощения у Вагнера, дирижёр стал натягивать костюм Брунгильды. Ровно в семь часов погас свет. Макс выбежал в центр сцены, точно в перекрестие прожекторов. Взмахнул рукой, проверил микрофон и заговорил:

– Как говорил доктор Фрейд дочке Анне, иногда банан – это просто банан. Так и у нас сегодня просто опера. Никаких вот этих вот – в качестве иллюстрации конферансье показал неприличный жест.

– Сегодня вы узнаете разницу между арией и оргазмом. Мне кажется, нет никакой разницы.

В обоих случаях, если хорошо получилось, закладывает уши. У девушек сильные голоса! Если на сцену выбежит мышь – вы все оглохнете! Как и во всей немецкой драматургии, в нашей весёлой опере будут убийства и трупы. Не вмешивайтесь, это всё разборки между своими.

– Как ему самому не надоели старые анекдоты! – волновался Бено, наблюдая за комедиантом из кулис.

– И не говори, настоящий талант! – поддержала Берта.

Макс продолжал конферанс:

– Поясню для уроженцев Баварии, будет много музыки и песен, но подпевать не обязательно, танцевать тем более. В какой-то момент под потолком полетят женщины, это не движущаяся мишень, не вздумайте палить. Если праздник покажется кому-то скучной четырёхчасовой тягомотиной, просто посмотрите на часы и убедитесь, что прошло всего десять минут. Впрочем, довольно слов! Да начнётся опера!

По просьбе Бено из лагеря привезли второго дирижёра. Сейчас его голова торчала в суфлёрской будке. Оркестру видны были только руки. Эти руки взмахнули, и началась музыка.

Бено поцеловал Тони в лоб и сказал:

– Помни, ты – Зигмунд, сын бога. Самый отважный и благородный рыцарь. Иди и надери этим дуракам задницы!

Потом пришёл черёд Моники. Она тоже заработала поцелуй и следующие слова:

– Ты – дочь бога! Мечта всех мужчин и мать величайшего героя!

– О, так мило!

– Это не мило, это правда! Иди и пой!

Арнольд успел нализаться, несмотря на слежку. Его выкатили на сцену, пусть выкручивается как хочет. Он и в трезвом виде так себе певец, и в сюжете неярок. Пусть зрители видят – Хундинг тот ещё козёл.

– Первый акт продержимся, во втором убийство Хундинга должно получиться даже лучше обычного, – сказал Бено.

Побелевшая от волнения Герда бегала за кулисами. Матильда, напротив, была абсолютно спокойна.

* * *

В середине первого акта сидящие в зале разом повернулись в сторону ложи. Не увидели, скорей почуяли, как внутрь вошёл офицер. Сел, не снимая плаща. Лица в темноте не разобрать. Зал в едином порыве вскочил, отсалютовал. Офицер махнул рукой лениво, зрители послушно уселись.

Арнольда, бубнившего текст исключительно с помощью святых угодников, вкатили обратно в кулисы. Поскольку в постмодернизме реальность не важна, а значимо только отношение к ней, администратору сказали, что он был великолепен и поздравили с премьерой.

В конце первого акта Моника повисла на Тони.

– Если Зигмунд здесь передо мной, Зиглинду ты видишь – она твоя! Сестру родную вместе с мечом ты нашёл! – спела девушка.

– Ты и сестра мне, ты и жена мне! Цвети же, вельзунгов род! – пропел Тони.

Жаркие объятия. Занавес.

В присутствии невидимого, но очень важного лица, никто не хотел прослыть невежей в искусстве. Грохнули аплодисменты. Офицеры кричали «браво» и свистели. Восторг длился бы ещё, но на сцену поднялся капитан Клаус Шнитке. Мрачнее обычного. Сделал жест, призывающий сесть и послушать.

– Прошу оставаться на местах! Зал оцеплен! В здании находятся заговорщики, планирующие покушение на фюрера!