Мальчий бунт - [28]

Издали по той же тропке бежит во весь дух Шпрынка, за ним поодаль гонится Кудряш, крича:

— Постой, я тебя взырю!

Шпрынка налетел, толкнул Кривого в снег, ловко сшиб на бок ведерко с клейстером, ведерко пролилось; Шпрынка повернул за корпус в переулок. Кривой, бранясь, барахтался в снегу и кричал:

— Стой! Ты думаешь, я не признал тебя! знаю!

Кудряш подбежал к Кривому, поставил его на ноги, а ведерко вверх дном и спросил участливо:

— Что, дедушка, расшибся…

— А ты кто? — спросил старик.

— Как кто — разве не видишь? Кудряш…

— А! Митя! Как не видать, вижу. Какими судьбами? С хозяином приехал?.. А у нас сволочи — бунт подняли. Ну и озорь народ пошел — смотри, с ног людей сбивают…

Старик ткнул мазилкой в ведро, потому что клей на столбе уже замерз.

— Что за притчи! Неужто клей застыл?

— Дедушка! — захохотал Кудряш: ведро-то вверх дном! Он сшиб его, когда пробег…

— Ну, что ты мне говоришь, что я не вижу? Сам вижу, что вверх дном. Пропал клей — опять клей варить. Вот и работай с вами.

— Пойдем, дедушка, к нам в мальчью артель. Хоть печь у нас не топлена, мы живо там в подтопке клей заварим. Мука у нас найдется.

— Идем, парень. Вот бы все такие были, как ты!

Кудряш привел Кривого в кухню мальчьей артели. Там встретил их Шпрынка и, охая, говорил басом:

— Ну и дуралей — куда же убег-то он? Ты бы ему, Кудряш, наклал…

Шпрынка шепнул Кудряшу:

— Ты у него про соловьев спроси — он заведет волынку.

Кривой положил на лавочку сверток листков, мазилку, набил трубочку и сел перед подтопком, где стряпка разводила под чугунком из лучинок огонь, чтобы заварить Кривому клейстер. Стряпка щипала косарем лучину от полена.

— Скоро, дедушка, соловьи прилетят, к весне дело. Ловить соловьев-то будешь? — сказал Кудряш.

— Куда мне теперь!

— А что, плохо видишь что ли? — спросила стряпка.

— Не то, что плохо, а делов при конторе много. Да, половил я соловьев не мало. Соловья как ловить надо? Высмотрел, где он уселся в кусту петь. И гляди, пока распоется — тут к нему смело подходи: хочешь шапкой крой; хочешь голой рукою бери. Когда это было: в турецкую войну, пошел я в соловьиный день на Клязьму, где малина. Он, соловей-то, по малинникам гнезда вьет…

— Вон что? Ну?

Кудряш тихонько накрыл шапкой сверток листков на лавочке, выждал и ушел потихоньку в столовую артели, где его ждали Шпрынка и Мордан, на столе стоял пузырек с чернилами, при нем две ручки с перьями.

— Поет? — спросил Шпрынка, принимая из рук Кудряша сверток объявлений.

— Поет. Только скоро чугунок закипит.

— Ничего, — сколько успеем. Ну, писаря, пишите.

Шпрынка раскатал трубку объявлений, расправил и подал Мордану и Кудряшу по листику.

— Пишите на изнанке: объявляется Савве Морозову, — диктовал Шпрынка, а писаря писали, — что за эту сбавку ткачи и прядильщики никак не соглашаются работать. А если ты нам не прибавишь расценок, то дай нам расчет и разочти нас по пасху, а то если не разочтешь нас по пасху, то мы будем бунтоваться до самой Пасхи. Ну, будь согласен на эту табель, а то ежели не согласишься, то и фабрики вам не видать!!

— Теперь списывайте сами, а я на кухню пойду: поет ли соловей-то?

— Соловей как поет, — рассказывал Кривой стряпке — он, не то что, сам себя забывает — ничего ему не надо в свете. Шапкой накрыл — а он поет! В руку взял — поет!..

Шпрынка посмотрел: в чугунке закипает…

— Эх, вы! — закричал он. — Эдак у вас клей до завтра не поспеет. А у дедки экстренное дело.

Шпрынка сунулся к огню, схватил лучину и так ловко ткнул в чугун, что он опрокинулся, плеснул и залил огонь в подтопке…

— Ах, ты! Вот беда-то! Аяяй! Ну, наливай, Митревна, еще воды. Я буду разжигать…

Огонь в сырой золе плохо разгорался.

4. Клей

Когда сварили клейстер, Кудряш взялся помогать Кривому. Всех листков переписать не успели. Одно новое объявление Шпрынка оставил себе, чтоб показать Анисимычу.

Кудряш с Кривым до сумерок ходили по фабричным дворам. Кривой намазывал, а Кудряш из свертка по намазанному раскатывал листок, и Кривой еще раз обводил мазилкой по краям наклеенного листка для крепости (чтобы мальчишкам труднее было сорвать).

— Вот у нас дело-то и идет, — приговаривал Кривой. — Ум хорошо, а два лучше…

Впотьмах, когда в артели Кривой всполошился и заспешил — мальчишки скатали трубку кой-как. И Кудряш, раскатывая, видел, что листки приходились на лицо его новым объявлением Савве Морозову от ткачей с обещанием бунтоваться по пасху, то объявлением конторы кверх ногами с угрозами ткачам Саввы Морозова сына, то пустой, неисписанной изнанкой. Когда осталось листков немного, Кудряш сказал:

— Ну, это, дедушка, ты уж один доклеешь. Мне некогда.

— Спасибо, сынок. Иди с богом.

Народ сбегался к объявлениям и расходился от столбов и заборов с наклеенными листками, недоумевая. Под конец за стариком бегать стали мальчишки и девчонки и весело пели звонким голосом:

Клей, клей,

не жалей,

пой, пой,

соловей!

Кривой

дуралей!

Кривой, ворча, норовил ткнуть кого-нибудь в лицо мазилкой, но певцы, как пташки, разлетались от его угрозы…

Кудряш вернулся в мальчью артель. Там было опять полно и шумно, как при налете скворцов на вишенник. Стало известно, что пришел поезд с казаками и разгружается у товарной станции. Заглянул на минутку в артель Анисимыч, прочел сочиненную Шпрынкой прокламацию, покачал головой и похвалил.